Год колючей проволоки

Вот такой вот инструктаж. Юрьев, не желающий портить отношения со столь странным сослуживцем и, честно говоря, опасающийся его, понятливо кивнул.

— Понял.

— Зер гут. Только это… Мы тут братву по городу соберем, ты не пали куда попало. А то своего пристрелишь, потом всю жизнь расстраиваться будешь. Пока я не начну шмалять — и ты не шмаляй. Или крикну.

— Понял, — вторично ответил Юрьев.

Город Ташкент, начиная со времен мятежа, немало обезлюдел. По соглашению сторон его держали не русские, а сами узбеки, и это было плохо, потому что среди узбекской армии и милиции было много тайных сторонников Хизб-ут-Тахрир. Города не коснулась война — сепаратисты подошли вплотную, но начать штурм и даже обстрелять как следует не успели — русские штурмовики нанесли по ним ракетно-бомбовый удар, а потом высадилась девяносто восьмая дивизия ВДВ. Но все равно было видно, что в городе идет тихая и жестокая война — блоки на улицах, разбитый асфальт, полупустая Озбекистон, некогда главная улица страны, на которой были дорогие бутики. Узбеки были на новеньких «УАЗах» со снятыми стеклами, все в бронежилетах и с оружием. Было видно, что им страшно. На стенах кое-где попадались следы от пуль и черные пятна гари, стекла кое-где были выбиты, и было видно, что многие квартиры пустуют. Когда-то давно квадратный метр жилплощади в новых домах Ташкента стоил за тысячу долларов, теперь и за сотню было не продать, многие продавали, как могли, и уезжали, чувствовали — ничего не кончилось, все только начинается. Парадоксально, но в городе обосновалась и даже росла колония русских беженцев из Восточной Украины — жилье здесь было не просто дешевым — даже у кого совсем не было денег, мог найти пустующую квартиру, где погибли хозяева, и поселиться в ней. Власти в России вроде как агитировали расселяться по колхозам, вставать на землю, даже строили какие-то поселки, под объективами телекамер передавали ключи от жилых домиков новоселам. Но факт оставался фактом — беженцы либо концентрировались в Ростове и окрестностях, надеясь вернуться, либо ехали сюда, потому что здесь можно было хорошо устроиться: что в армии, что в милиции, что на приисках и нефтяных качалках были рады русским людям, и даже узбекские власти понимали, что их опора — не узбеки, каждый второй из которых держит ствол в схроне и ждет прихода банд с той стороны Пянджа, чтобы «продолжить банкет». Можно было найти место с зарплатой и сорок, и пятьдесят тысяч,[110] и даже больше — что даже для России было неплохо, а для полумертвого «агрохозяйства» или шахтерского городка в глуши — и вовсе прекрасно.

«Медведь» шел по дороге тяжело и солидно, отрабатывая подвеской от БТР все неровности и ухабы, мотор тут был «камазовский», шумел изрядно. Они проскочили мимо какого-то рынка прямо на улице — если бы Юрьев служил в Чечне, то он непременно сравнил бы его с грозненским и ханкалинским, но Юрьев в Чечне не бывал и такого сравнения сделать не мог. Потом машина свернула куда-то в сторону и встала, сержант насторожился, и в этот момент в дверь несколько раз с разными промежутками стукнули, явно условным сигналом.

— А вот и братва прибыла, — констатировал Фашист.

В бронекузов один за другим протиснулись три человека, разные — и в то же время чем-то неуловимо похожие. Один — высокий и тощий, в натовской куртке, распахнутой на груди, бритый наголо. Двое других — среднего роста, один усатый, другой просто небритый, причем один явно кавказского происхождения, второй — чистокровный русак. На них была замызганная и перекроенная под свои нужды русская военная форма, и у всех троих были автоматы с подствольными гранатометами…

— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты. Ты подарки нам принес, п…рас проклятый? — сказал длинный, протягивая Фашисту чем-то набитый рюкзак, перед тем как залезть в машину.

— Я не Дед Мороз, я из его кодлы. Отморозок, короче, — немудрено ответил Фашист, — вот как щас уроню ненароком.

— Только попробуй.

Рюкзак, когда его ставили на место, многозначительно звякнул стеклом.

— Давай и твое.

— Дождь нам капал на рыло… И на дуло нагана… — замурчал усатый, протискиваясь в машину. — О, а это кто?

— Новенький. Прилетел только. Прибыл к месту прохождения службы.

— Махно, — сказал усатый, протягивая мозолистую руку — Фашиста ты, наверное, знаешь, вот это — Чех, а вон там — Глист.

— А по морде? — недобро донеслось с другого борта.

— Да брось ты, Вано, — отозвался Махно. — Ну Глист ты, и смирись с этим, в конце концов. Не самая худая кликуха, бывают круче.

— Давай, тебя прокликаю.

— У меня есть уже. Старшие по званию дали, это святое. А у тебя кликуха есть, молодой?

— Нету.

— Ничего, прокликаем, — сказал Махно.

Вообще-то в этот момент сержант Юрьев должен был проявить волевые качества и призвать к порядку распоясавшийся рядовой состав контрактной службы. Но как это сделать практически — он себе не представлял. И автор — не представляет.