Год кометы и битва четырех царей

— А не будет ли осложнений? — спросил Паулос.

— Единственная возможная опасность заключается в том, что к тому времени, когда мне надо будет разбить зеркало, Каталина кристаллизуется и вместе с зеркалом рассыплется на кусочки! Это была бы большая потеря для меня: хоть Каталина в Зазеркалье совсем крошечная, у нее есть все, что полагается женщине!

Братья Малатеста уснули, и Паулос решил разбудить их утром, когда в Горловину прилетит король Артур в виде ворона. А братья, все как один, видели во сне Каталину Перси, забирались к ней в Зазеркалье, закусывали сыром, так как проголодались, оставляя мыши лишь крошки. Леди Каталина сбрасывала юбки, и у братьев Малатеста да Римини топорщились их окладистые бороды.

Наступил седьмой день. Паулос мысленным взором окидывал поле битвы. Ему надо было представлять себе его в общем плане, как если бы он смотрел на него с самой кометы, определяющей судьбу города. Его, конечно, будут спрашивать об умудренном годами короле Артуре, о юном и пылком Давиде, об изобретательном и здраво рассуждающем Цезаре. Надо бы еще пойти посмотреть на разбившегося насмерть царя Асада. Труп, изувеченный при падении на острые скалы, пожирали стервятники. Паулос предложил, чтобы барабанщики всех победоносных войск били в барабаны, отпугивая хищных птиц, и велел покрыть тело парусиной, пока не приедет царица Зиновия, чтобы опознать его. Теперь Паулос вспомнил, что до сих пор не назвал городу имени угрожавшего ему царя, никто не знает, что это был именно Асад Тирский. Царь оказался маленьким и пузатым, с перебитым носом — у них там в моде бокс. Единственное, что было примечательным в теле погибшего, — это вторая правая рука, отходившая от локтя, вроде бы детская. Нет, это никуда не годится. Паулос должен дать городу другие приметы царя — завоевателя мостов, надо сделать его высоким, широкоплечим, с орлиным, как у кондотьеров, носом и кривыми ногами, оттого что он с детства привык к седлу, и у него обязательно должны быть густые косматые брови, такие косматые, что Асад перед выездом на охоту начисто сбривал правую бровь, так как она, точно куст ежевики, мешала ему прицелиться. Черные глаза, чувственные губы, волчий оскал зубов, крутой и переменчивый нрав — словом, надо было показать, что враг был грозный. Вороной конь царя был покрыт панцирем из пластин черного янтаря, новооткрытого самоцвета.

— И ты его испугался? — спросит Мария, когда будет промывать ноги Паулоса дезинфицирующим раствором, а потом нарисует йодом на его левой ноге птицу с распростертыми крыльями в свободном парении повыше того места, где были царапины на колене.

— А было так, милая, что в меня летела сбоку стрела прямо мне в сердце, я отбил ее шпагой, но все-таки проволока, которой были обмотаны перья на ее хвосте, поцарапала мне левую коленку.

Мария напоит его парным молоком, как она это делала каждый вечер, и уйдет на цыпочках, когда, утомленный военными тяготами, Паулос заснет в своем любимом кресле, А в череп Мистраля воткнет пучок красных камелий.

III