Год крысы. Видунья

Выслушав дело, мужики радостно закивали. Один побежал в веску за лопатами, а двое сразу принялись за работу, пока рогатинами и руками. Собаки увивались рядом, помогая лапами; иногда увлекались, начинали теребить шоша за шкуру, но мигом огребали пинка и сочной ругани. Свое ж уже, жалко!

Друзья тем временем собрали разбросанное добро и навьючили на корову.

– Везучая ты скотина! – Жар подвесил печальной Милке торбу с зерном. Останки его коровы продолжали торчать из земли, как невиданное дерево с пегим бочкообразным стволом и пятью ветками.

– Поди хоть говядины из нее нарежь.

– На кой? По такой жаре далеко не увезем… если она уже не завонялась.

– Подкопти над костром. Нам все равно ждать, пока мужики шоша не обдерут.

– Зачем?

– А безоары?

– Да ну их, пусть тоже забирают, – отмахнулась Рыска, которой не терпелось отсюда убраться.

– Жирно им будет!

По мнению Жара, хуже упущенной выгоды была только выгода, ушедшая к врагу. Вор, не трогая поясного кинжала, вытащил откуда-то «пырку», короткий широкий нож с обоюдоострым лезвием, и неуверенно подступил к туше. Разделывать коров парню давненько не приходилось, но где находится самое сочное мясо, он помнил.

Ночь выдалась прохладной, и стухнуть корова не успела. Цвету, правда, все равно была неаппетитного, темно-багрового с толстыми жилами. Парень выискал в сосняке одинокий ореховый куст, обстругал пяток веток попрямее и, длинными полосами нанизав на них мясо, подвесил над разведенным Рыской костром.

Мужики, сглатывая слюни, вдвое азартнее налегли на принесенные лопаты. Небось и корову до последней жилочки оприходуют, как только опасные гости уберутся восвояси.

Наконец тушу, обвязанную веревкой, выволокли из ямы. Шош оказался величиной с медведя, разве что тело подлинней, а лапы покороче. И когтищи такие же, черно-желтые, с Рыскину ладонь. А уж зу-у-убы!

– Вырви себе на память.

– Не-е, – поежилась девушка. Эдакую гадость с собой таскать!

Зверя ободрали быстро, чулком, только с головой возникла заминка – там шкура приросла крепко, каждым волокном. Но мужики, не растерявшись, перерубили шею лопатой и торжественно поволокли «добычу» в веску.

Мясо хищника выглядело еще противнее старой говядины, почти черное.

– Давай, потроши, – невозмутимо поторопил Альк.

– Как хоть эти безоары выглядят? – Жар снова вытащил «пырку» и, подпиливая, вспорол шошу брюхо от паха до грудины. В разрез выпятился какой-то орган, раздутый и синюшный. Вор недоверчиво ткнул в него кончиком ножа, и желудок в тот же миг лопнул, обдав друзей брызгами и жутким зловонием. Содержимое кашей вытекло наружу и расползлось по земле, оставив посередке островок из полупереваренной человеческой кисти.

– Чтоб тебя! – Жар выронил нож и шарахнулся, Рыска поспешно закрылась рукавом.

– Вот почему он так вяло нападал. На полный-то живот.

– Вяло?! – Вор подобрал ветвистый сук и спихнул страшную находку в яму, с глаз долой.

– Мне говорили, что обычно жертва даже не успевает вскрикнуть. Шош хватает ее за голову, мгновенно прокусывая череп.

– Если б там голова лежала, я б, наверное, точно в обморок хлопнулась, – пробормотала девушка, продолжая завороженно таращиться на тушу.

– Целую голову шошу не проглотить, – заверил Альк. – От силы – кусок черепа с глазом. Или челюсть. Поковыряйся-ка там хорошенько…

Подсомлевшее тело глухо ударилось задом о землю.

– Я, пожалуй, посижу немножко, – еле выговорил вор. Запах жарящейся говядины теперь вызывал прямо противоположные чувства.

Ковыряться пришлось Рыске (впрочем, ей это было намного привычнее – на хуторе постоянно приходилось то птицу потрошить, то свиные и говяжьи кишки для колбас перемывать). Костей, к счастью, больше не попалось – видно, шош заглотил кисть первым куском, с голодухи. Безоары же оказались плоскими ноздреватыми камушками, будто слепленными из зеленого песка. Два размером со сливу и один поменьше.

– И что с ними теперь делать? – Девушка с отвращением поглядела на окровавленную (и добро б только окровавленную!) по локоть руку.

– Вымыть и продать в первой же лекарской лавке.

Рыска сунулась к торбе с баклагой – и застонала, вспомнив, что из-за привередливой крысы воды там осталось на донышке. Пришлось кое-как обтереть руку об траву, а последние капли извести на безоары. Приглядней они не стали, на засохшие какашки похожи.

– Сколько еще до нее, той лавки? – вздохнул Жар, наконец собравшись с силами и поднявшись.

– Лучин семь-восемь. Если опять какую-нибудь глупость не спорете.

– А до ручья? – жалобно спросила Рыска.

– В веске и помоешься.