– Стрелять в тебя, Мишенька? Что толку в тебя стрелять – ты все равно оставишь старика с носом, знаю я тебя. Уйдешь ведь, а? Еще не знаю как, но уйдешь, отыщешь какую-нибудь нору. А только далеко ли уйдешь, Миша? Подумай. Нет, я вовсе не хочу сказать, что мы снова сядем тебе на хвост… хотя, конечно, сядем. Я о другом. Стар стал, забыл сказать сразу… Крышу сорокаэтажки в Джанкое помнишь? Ну да, той самой, недостроенной… А пилон моста? Что ты там делал, не подскажешь ли мне? Нет? А не хотелось ли тебе прыгнуть оттуда, Мишенька?
– Чепуха!
Кардинал невесело усмехнулся. Новая капля ударила его по макушке – он не обратил внимания.
– Логика, Миша, логика! Неужели ты еще не понял? Ты тоже ОТМЕЧЕННЫЙ, уж примирись с этим как-нибудь. Кому нужен функционер, переставший выполнять свою функцию, – спасать людей. Мне? Людям? Человечеству с его дурацким психополем? Разве что самому себе – да кто же тебя спросит, Мишенька? Наложишь на себя руки с великим удовольствием и еще брыкаться начнешь, если помешают. Я, собственно, хотел тебя предупредить, чтобы ты не строил иллюзий. От того, что я тебе наобещал, я не отказываюсь и еще раз повторю: ты мне нужен. А там – как знаешь…
Малахов молчал. Сказать было нечего: Кардинал был прав. Той беспощадной стыдной правдой, которую хочется скрыть от других и прежде всего от себя самого… Я убью себя, подумал Малахов, содрогнувшись. Убью, и никакой «демоний» не помешает мне сделать шаг с крыши. Вот почему он протестует – знает, что обманывать его я умею. Можно и теперь стряхнуть «хвост» и уйти, можно восстановить игровую программку Филина и гонять ее на своем компе… пока не опротивеет. Пока не почувствую сам, как почувствовали те двое: нельзя, хватит! Можно заставить жить других – но не себя. Чересчур неподъемен груз… Запив таблетки водкой, прыгну откуда повыше – вне себя от идиотского восторга, руки вразлет – и буду долго падать, наслаждаясь зрелищем летящей навстречу полоски асфальта, смакуя каждое мгновение свободного полета…
Сдохнуть. Вместе с ними, леммингами. Как нечто ненужное человечеству, не заслужившее права остаться. Уйти и не мешать. Или жить… как прежде. Лечить их по методу Филина – Кручковича – хотя никакое это не лечение, а лишь способ загнать вглубь симптомы… И нет третьего пути. Как знакомо-безжалостно поставлена задача: или – или. Вот от чего, драть вас всех без смазки, зависит судьба человечества!
Как глупо… Безжалостно-глупо. Беспощадно…
И не уклониться от выбора.
– Э нет, – сказал Малахов, пряча от Кардинала глаза. – Так не пойдет. Я еще жить хочу.
– Давно бы так, Миша… Я в тебя верил. Сможешь вспомнить то, что было на дискетке?
Малахов кивнул.
– На всякий случай проверим тебя под гипнозом, не возражаешь?
– Подите вы…
Кряхтя, он встал, переждав острую вспышку блаженства, свою награду. Матюкнулся вслух. Сделал шаг. Улыбающийся, весь в паутине лучащихся морщин, все-таки добившийся своего Кардинал что-то втолковывал ему – он не слышал. Шумело в ушах, шумела вода в Шумном зале. Несколько секунд он держал над колодцем герморюкзачок, похожий на бесформенный глиняный ком, скрипя зубами, проклиная осознание своей шкурности и втайне наслаждаясь хлынувшим на него неизмеримым блаженством. Потом разжал пальцы.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
(11.07.2066)