Год любви

– Пэнси! – наконец проговорила Элен, понимая, что все-таки надо что-то сказать. – Ты говорила, что тебе нравится Хлоя. И что у тебя раньше не было настоящих подруг. Так не надо…

– Что не надо? – с вызовом спросила Пэнси. Элен изменила тактику и произнесла, тщательно подбирая слова.

– Я сказала, что Оливер для меня ничего не значит. Может быть, это и так. Но Стефан очень много значит для Хлои. А тебе… что тебе нужно?

– Во всяком случае, Оливер мне не нужен, – тихо ответила Пэнси. – Он превращается в живой труп. Но почему ты считаешь, что уступить должна именно я? Тебе не кажется, что я тоже имею право искать свое счастье, что мне тоже нужен близкий человек? – ее лицо вдруг сморщилось. – Как же мне одиноко! Из-за всего этого…

Элен мгновенно поняла, что Пэнси имела в виду свое прелестное лицо, деньги Мейсфилда и то, что она всегда царит на сцене… Элен вдруг смутилась, ее пронзила острая жалость к этой девушке.

– А Стефан другой, – повторила Пэнси, словно разговаривая с собой. – Не знаю почему, но мне хочется в этом убедиться.

«Да никакой он не другой! – хотелось сказать Элен. – Он самый обыкновенный сноб. Хотя бы ты не поддавайся на эту удочку! И потом… как же бедняжка Хлоя?!»

Но она не стала ничего говорить и молча следила за тем, как Пэнси допивает свой кофе.

– Если ты закончила… – пробормотала Элен, – то… знаешь, уже ведь поздно…

Пэнси тут же поднялась и пошла к двери. Но на пороге остановилась.

– Ты мне, очевидно, не поверишь… Но мне очень жаль, что все так получается. И с Оливером, и с Хлоей, и с тобой… Так все переплелось, правда? – Но затем на ее лице вновь появилась насмешливая полуулыбка. – А вообще-то помнишь, как говорится? «Все средства хороши…» Ладно, спокойной ночи!

С этим она ушла.

А Элен осталась сидеть в прострации, думая об Оливере. Не об Оливере, которого она создала в своих мечтах и полюбила, а о настоящем Оливере. «Живой труп», – пренебрежительно заявила Пэнси. Элен увидела перед собой ясные черты, гладкое, словно мраморное лицо… она никак не могла расстаться с ним, хотя человек, которому принадлежала эта внешность, давно изменился. И ей опять вспомнилось выражение какого-то тупого оцепенения, с которым он пробудился сегодня вечером…

Если бы она могла ему помочь! Она все бы отдала, лишь бы спасти его от себя самого. Но она ничего не могла поделать. Пэнси была права. Все так ужасно перемешалось, спуталось в клубок! А будет еще хуже! «Стефан… Стефан совсем другой…» – вновь услышала Элен. Пэнси могла бы спасти Оливера, но не желает. Элен не видела выхода из сложившейся ситуации, и ее охватило леденящее предчувствие.

Она беспомощно вздохнула и, всем своим видом выражая бессильное отчаяние, начала готовиться ко сну.

– Это все отвратительно, скажу я вам. Вы вшивые дилетанты, и это чувствуется за километр! Быстро по местам, играем все сначала! Будете повторять эту сцену, пока она у вас не получится, как следует!

Том в гневе был довольно страшен. Даже Пэнси притихла, а Оливер выпрямился во весь рост и провел рукой по волосам, в его глазах сквозило отчаяние.

– Господи, да мы тут целый вечер торчим! Может, хватит?

У Тома лицо почернело от ярости, и он накинулся на Оливера.

– Если понадобится, вы будете торчать тут двадцать четыре часа в сутки! Я режиссер поганого спектакля, и я хочу, чтобы вы выложились в полной мере… хотя вам вообще-то особенно нечего демонстрировать. Слушайте внимательно, что я вам здесь говорю, а потом я каждому из вас дам письменные инструкции. А сейчас – начали!

Том швырнул пьесу на пол и плюхнулся на свое место. Он был совершенно вымотан, под мышками и на спине у него темнели мокрые пятна.

До премьеры «Как вам это понравится» оставалось семь дней. Недоделанные декорации, стоявшие на сцене, создавали впечатление неразберихи, чего-то случайного, временного. Артисты уныло сидели в партере и за кулисами, ожидая, когда их в который раз позовут на сцену. Том Харт оказался очень придирчивым, но мало-помалу спектакль, который он задумал поставить с этой неровной студенческой труппой, начинал выглядеть все более впечатляюще.

Хлоя бесстрастно следила, как актеры готовились играть первую сцену спектакля.

Оливер встряхнулся, выражение разочарования исчезло с его лица, это снова был Орландо.

«Насколько я помню, Адам, дело было так: отец мне завещал всего какую-то жалкую тысячу крон…»

Том откинулся на спинку кресла и внимательно слушал, не пропуская ни единого звука или жеста. Пару раз он что-то черкнул в блокноте, но при этом его внимание ни на секунду не ослабевало.

«От его профессионализма даже страшно становится, – подумала Хлоя. – Несмотря ни на какие трудности, он вытянет этот спектакль».