Год любви

Уроки немецкого были единственным занятием Флориана, они приносили ему скромный, но, судя по всему, достаточный доход. Он отнюдь не был заинтересован в увеличении учебной нагрузки, так как хотел сохранить внутреннюю свободу, не зря же он отказался от монотонной учебы в университете.

Из школы он возвращался еще до обеда, но поскольку его комната была завалена книгами и бумагами, то о том, чтобы оставаться в ней или, тем более, засесть за работу, не было и речи, поэтому он сразу же покидал ее и шел в кафе, входил с газетой, журналом или книгой под мышкой и делал вид, что погружен в чтение. Но эта погруженность длилась недолго. Если в кафе входили знакомый или знакомая, он непременно приглашал их к своему столу. На стороннего наблюдателя он производил впечатление жизнерадостного интеллигента, хотя бы уже потому, что всегда таскал с собой разные бумаги, чтение которых откладывал на потом; так как врожденная общительность мешала ему читать, тем более дочитывать до конца, поэтому он складывал книги; газеты, трактаты и проспекты в высоченные шатающиеся башни.

Проблема моего соседа заключалась в том, что он просто не мог освободить стол для работы, ему надо было отделить существенное от несущественного и навести строгий порядок, но эта задача казалась ему безнадежной, была задачей для Геркулеса, а не для Флориана, поэтому он, — понятное дело, откладывал ее на потом, нет, стало быть, ничего удивительного в том, что, едва придя с работы и разгрузившись, он искал спасения в бегстве, шел на улицу, в кафе, или приглашал к себе гостей. Флориан был гостеприимным хозяином, у него всегда имелось в запасе несколько бутылок вина, да и водка водилась, к тому же он любил стряпать, фирменным блюдом Флориана был шницель с рисом, его можно было быстро и в любое время приготовить, и чем больше выпивалось вина, тем сильнее сотрясали ветхий от старости дом звуки дневных и ночных попоек Флориана, и я, сидя за гладильным столом в своей студии наверху, как бы участвовал в них.

Дом состоял главным образом из мрачной лестничной клетки, которая проглатывала пришельца словно коровье чрево. Когда он начинал подниматься по скрипучим, потрескивающим ступенькам, впечатление, что находишься в каких-то внутренностях, усиливалось, пахло разного рода выделениями, ароматами кухни и жилых помещений, тоской и потом. Взбираясь вверх по лестнице, я мог не только обонять своих сожителей, но и непосредственно представлять их себе в их телесности, дряхлости, с их хорошими и дурными привычками. Там не было квартирных дверей, там были только двери, ведущие в комнаты, и все выходили на лестничную клетку. У Флориана кухонная дверь всегда была распахнута, из нее несло потом и вонью.

Едва я въехал, как он представился моим соседом снизу и пригласил меня на чашку кофе. Я увидел столы, прогнувшиеся под весом громоздившихся на них книг и бумаг, ощутил царившую в комнате мрачную атмосферу. Кофе мы пили, наспех освободив краешек большого стола, я удивленно осматривался, не особенно вслушиваясь в то, что говорил Флориан, а говорил он что-то, как всегда, о литературе или культуре.

Начиная со следующего дня он как бы случайно ловил меня на лестнице и приглашал на чашку кофе, глоток вина или на обед, пока я не начал отказываться, ссылаясь на занятость, я и в самом деле должен был работать и выходил из дому, только чтобы выгулять собаку и сделать необходимые покупки.

Наши встречи вскоре вылились в позиционную войну. Сначала Флориан часто заходил ко мне как бы между прочим и спрашивал, не нужно ли мне чего-нибудь.

Я сейчас ухожу, говорит он, хочешь, заодно куплю что-нибудь и для тебя? А то могу быстренько сварганить кофе? Только быстренько, у меня и без того много дел.

Нет, не надо, я сейчас занят, говорю я, в другой раз. Большое спасибо.

Не за что, говорит Флориан, я тоже ужасно занят. Должен писать. Надо только выскочить ненадолго, кое-что купить. Я слышу, как он недолго возится в своей комнате, потом слышу его шаги, он легко сбегает вниз, что-то напевая вполголоса. Слышу, как захлопывается тяжелая входная дверь, слышу его удаляющиеся шаги. Чуть позже он возвращается с целой компанией, лестничная клетка содрогается от топота, я слышу смех, громкий голос Флориана, женский хохот, звон стаканов, время от времени Флориан, торопливо обслуживая гостей, бегает из комнаты на кухню и обратно, оттуда поднимается чад, густые клубы сигаретного дыма. Ночные гулянки и пирушки продолжаются до утра, днем он ведет себя пристойнее, иногда за закрытыми дверями; любовное свидание? Время от времени Флориан приводит к себе удивительно красивую молодую женщину. Первое время он поднимался ко мне, чтобы пригласить к своим гостям, «пропустить с нами рюмочку». Я решительно отказывался.

Пошел к черту, Флориан, грубо отвечал я, сколько раз тебе говорить, что у меня нет времени, я не хочу привыкать к безделью. Оставь меня в покое.

Когда мы после этого встречаемся на лестнице, Флориан демонстрирует новую манеру поведения. Становится резок.

Надо работать, говорит он, не тратя лишних слов, надо писать.