Год любви

Название — только приманка. Образ. Видоискатель. Обнаженная и ее друг. Означает ли это, что друг одет? Или она обнажена для него, даже когда одета? Он раздевает ее взглядом? Не обязательно, но женское тело всегда что-то обещает, даже если оно скрыто под одеждой. Вообще-то женская одежда сделана так, что всякими там разрезами, вырезами, обтяжками и складками привлекает внимание к соблазнительному, многообещающему. К великолепию и скрытой в нем опасности. Все искусство и половина жизни вместе с политикой и преступлениями обречены втайне вертеться вокруг одной темной точки. Я не мог не думать об этом, когда повторно смотрел ленту Болоньини «La notte brava»,[21] фильм моей юности, он вдруг вернул меня в мое римское прошлое.

Парни в фильме, рагацци, — уличные хищники, живущие разбойными нападениями на людей. Они вышли из непроглядной нищеты, в голове у них только одно — яркий блеск быстрых денег, роскоши и самовольно присвоенной власти. Набив купюрами бумажник, они превращаются на один день, на одну ночь в важных особ: в двубортных костюмах, с сигаретой в презрительно сжатых губах, подходят они к ночному ресторану, берут дымящуюся сигарету большим и указательным пальцами и с такой силой швыряют об асфальт, что искры сыплются; в ресторане они ведут себя как великосветские денди. Хвастовством и сентиментальными ужимками они заманивают ищущих развлечений девиц или юных уличных проституток в машину, везут за город и, попользовавшись, издеваются над ними, пинают ногами, унижают, а потом, гогоча и горланя, бросают своих жертв и стремительно укатывают на взятых напрокат спортивных автомобилях.

Герои фильма — женоненавистники. Что толкает их на это — чрезмерный культ женщины, мадонны и вызванная этим ненависть к матери? Тут, вероятно, есть какая-то связь с осквернением материнского лона, только не дать себя увлечь такими вещами, думаю я и обращаюсь мыслями к годам молодости, когда я гонялся за римлянками, которые, несмотря на исходившее от их тел обещание блаженства и сладостное приглашение, были совершенно недоступны. Они уверенно, с дерзкой величавостью шествовали в толпе, не замечая тебя в упор; при этом все их округлости раскачивались так, что мужчины, точно молнией пораженные, умолкали посреди разговора или забывали о своих делах и смотрели им вслед, а то и шли за ними. За римлянками тянулись кучки нетерпеливо дергающихся мужчин. Девушки прогуливались, источая флюиды вожделения, под защитой будущего материнства, они искали не любви, а супруга, отца и заботливого кормильца, я сказал «искали» — нет, они должны были это делать, они просто не могли иначе. Казалось, на свете есть только недоступные красотки, жаждущие выскочить замуж девственницы, воплощения чувственности — и падшие девушки. Именно с них началось язычество, царство гетер, античность.

Не только на виа Венето или вдоль Тибра, но и у ворот города, на обочинах дорог, у придорожных столбов сидели обольстительницы, ждали своих паломников хранительницы священного входа. Иные сидели на корточках, выставив, точно рыночные торговки, на обозрение свой драгоценный товар.

Каждая красавица с замшевой, как у абрикоса, кожей таила в себе вечную мать, римлянки излучали скрытую чувственность вековечного материнского начала. Этим, вероятно, и объясняется извращенное поведение рагацци после совершенного акта: они как бы мстили наперед, вершили возмездие, в молодых женщинах наказывали матерей, оскорбляли их.

О italianita, о итальянский менталитет, бормочу я и нахваливаю свой Париж, где искушение направлено на живого любовника, на небо, встающее над сплетенными руками и ногами влюбленных, здесь это — одна из высших ценностей… Я размышляю об этом в переполненном пивном баре, глядя на одетую в черное женщину, что стоит со своим спутником у стойки, чуть повернув голову в мою сторону, и о чем-то непринужденно беседует. Платье облегает ее тело, будто готовую раскрыться почку, обнажая дразняще длинные ноги в сандалиях на высоком каблуке. Кажется, вся она занята только своим спутником, и все же от нее, от ее фигуры и мимики исходит одуряющий аромат соблазна. Каждая пядь ее фигуры — воплощение женственности, дерзости, искрящейся жажды жизни, независимости, эроса. Ее поклонник, вероятно, отпрыск знатного рода, немножко сноб и весьма заурядный тип, служит ей зеркалом, и ей нравится то, что отражается в этом зеркале, что зеркало показывает не только ей самой, но и нам.

Вся эта женщина — настоящий подарок, говорю я своему другу, метафизическому художнику и давнему любителю бега трусцой, он как раз застрял в холостяцком периоде и любит после утомительного трудового дня заглянуть в бар шикарной гостиницы, за изысканным бордо он мирится даже с моими эротическими медитациями. Но сейчас мы пришли не за этим, сначала мы хотим поесть.