Год Людоеда. Детская тема

Временем исчезновения Афродиты стали считать тот вечер, когда она, в отличие от прочих свободно гулявших воспитанников, не явилась в свой корпус и не наличествовала в палате к моменту отбоя. Поначалу отсутствие Рыночной не вызвало особого беспокойства. За девочкой уже числились задержки и нарушения в исполнении режима и даже исчезновения. Несколько раз она пыталась уехать в город на электричке, но, в силу своего больничного и даже, несмотря на нынешнюю всеобщую раскрепощенность в одежде, экзотичного для улицы вида, каждый раз оказывалась задержана и водворена в интернат. Здесь её сурово наказывали и лишали на месяц-другой права покидать корпус.

Воспитанники воспринимали запрещение прогулок гораздо болезненнее любых самых жестоких побоев и унижений. Когда они, в большинстве умственно и физически ущербные, не помнящие в своей жизни ничего, кроме интерната, оказывались на неухоженной, покрытой загадочными зарослями территории, то ощущали свободу и независимость, право на бесконтрольное передвижение, дыхание, азарт. Эти немногие часы, а иногда всего лишь минуты составляли для детей великую усладу.

К ночи большинство детей забылось в тягучем сне от принятых под надзором санитарок лекарственных доз. В этот момент отсутствие Афродиты вызвало раздражение и даже гнев санитарок, воспринимавших детей в качестве ненужной обузы для персонала, а не тех, ради кого и создавался интернат и благодаря кому, по сути, содержатся штатные единицы заведения.

Первым делом санитарки решили, что Рыночная забрела в другое отделение, а то и в чужой корпус и где-нибудь там затаилась. На всякий случай предположения были проверены, но они оказались ошибочны. Теперь оставалось искать своенравную девчонку на довольно обширной территории интерната.

Рассерженные санитарки выходили, сменяя друг друга, и аукались по очереди около часа, но так и вернулись ни с чем — беглянка не отзывалась. Время близилось к середине ночи, и они отважились сообщить о ЧП дежурному врачу. Получив информацию, врач довольно оперативно связался с пикетом милиции на железнодорожной станции, но те девочки не видели и никого с поезда не снимали. Было решено уведомить главного врача, который привычно ответил, что если к утру «ничего не прояснится, то придётся перейти к активным поискам». Ответ показался весомым и обнадёживающим. Стали ждать рассвета.

* * *

Утро забрезжило пепельное и влажное. Туман, восставший над Инвалидным озером, закамуфлировал территорию интерната и мягко давил на оконные стёкла. Обитателей заведения разбудил громкий, непривычно истеричный лай дворовых собак, которых развелось здесь не меньше десятка. По агрессивному рыку нападавших и униженному визгу побеждённых можно было догадаться, что животные что-то не поделили. Прильнув к окнам, люди различали контуры собак, носившихся по территории и устраивавших отчаянные схватки.

Первая общая мысль была о весенних собачьих свадьбах, но её опроверг приехавший по своим делам и заночевавший в интернате Фёдор Данилович Борона, который остановил своё внимание на предметах радости и раздора четвероногих сторожей. Ими оказались свежеобглоданные кости. Борона тотчас поспешил к главному врачу и заметил, что, по его мнению, кости вряд ли принадлежат какому-либо местному животному.

Слухи о том, что Рыночную разорвали собаки, моментально парализовали всю жизнь заведения. Вызвали милицию для уничтожения псов-людоедов и поиска останков Афродиты. Первые выстрелы пришлись на время «тихого часа», впрочем, никто из тех, до кого мог дойти смысл случившегося, не спал, да и лежать-то не хотел, как санитарки ни матерились и сколько оплеух ни давали, почти безрезультатно отбив себе руки.

Тем временем собачий праздник сменился звериным геноцидом. Когда животных умертвили и вывезли с территории учреждения, милиционер, уже со своей овчаркой, с тревогой следившей до того за истреблением собратьев, отправился на розыски Афродиты. Оперативник предложил ищейке обнюхать постельное бельё и носильные вещи Рыночной, после чего кинолог дал команду искать. Собака закружилась, словно ведьма перед колдовством, и рванула в сторону дровяного склада. Вообще-то этот объект, означенный на плане интерната, перенёс минувшей зимой пожар, когда старшие воспитанники разожгли в нём костёр, но силами персонала огонь был укрощён ещё до приезда пожарников. С тех пор складом не пользовались, хотя его ещё можно было восстановить, но для этого не имелось ни средств, ни специалистов.

Овчарка привела инструктора к распахнутым дверям сарая, и здесь он первым (после интернатских собак) увидел то, что осталось от Рыночной. Труп был подвешен за ноги к перекладине и порядком обглодан. Кроме того, у тела не хватало головы.

Хотя обнаружение Афродиты сняло вину с собак в части их нападения на девочку, но, отведав человеческого мяса, четвероногие сторожа, по всеобщему мнению, действительно не должны были больше жить.