Год людоеда. Игры олигархов

А потому, наверное… Да что я тебе, доктор, что ли?! — Голос нервно сорвался, человек закашлялся и после паузы смягчился. — Тебе, может, потому не шелохнуться, что у тебя только язык один живой и остался, а остальное уже сдохло, — в этой больничке и такие варианты случаются. Один начальник тут вообще три дня живой маялся! Так и то нашли его охраннички, и в тот же день здесь весь персонал поменяли: короче, в лесок недалекий отвезли и, сам понимаешь…

— Да нет, Карп, я свое тело вроде бы ощущаю: и холодно здесь, и воняет. Ну да, сколько они тут лежат? Господи, так это ж они меня трупами завалили! — Только тут Кумиров с возможной ясностью понял, что придавивший его груз состоит из тел, некоторые из которых, подобно его собственному, еще не покинула жизнь.

— Вот долбень! — Поликарп засмеялся, но тотчас перешел на хрип и, кашляя, молвил: — До-га-дал-ся!

— Ты что, смеешься? — Игорь не оставлял надежды самостоятельно выбраться из-под смердящего спуда и предпринимал одну попытку за другой, но все оказывалось тщетно. — Было бы что смешное, а это ведь наша с тобой жизнь!

— А ты, мужик, чего рассопливился? — Очевидно, со слезами на глазах возник Поликарп. — Ты, видать, заказной, вот они тебя и запрессовали, чтобы в каком не предсказанном случае не выкарабкался да им потом горя не причинил.

— Как это понимать — заказной? — Кумиров вспомнил историю про двух лягушек, очутившихся в крынке со сметаной, и подумал, героями какой сказки могут стать они — двое мужчин, заживо брошенные в морг. — Это из какой оперы?

— А так и понимать, что ты кого-то слишком сердечно приветил: то ли денег дал в рост, то ли бабу увел, — да ты про то, наверное, сам лучше меня помнить должен. Ну вот, кто-то тебе за все твои старания приговор-то и вынес, таким макаром ты тут и оказался. — По звуку, Поликарпа одолевал еще и насморк. Он по-детски пошмыгал носом и продолжал: — А отсюда дороги назад уже не случается. Вот я и смеюсь, что к тебе определенную жалость питаю.

— Ладно, допустим, я готов согласиться, что меня действительно кто-то подставил. — Игорь предположил, в каком морге он мог очутится. Впрочем, что ему даст его знание? Узнать бы, кто его сюда привез, — вот это будет уже куда ценнее! — А ты, Карп, кто такой? За что пострадал?

— А я, мил человек, и от ментов побегал, и в тюряге помаялся, всяко бывало! А как из-под стражи вышел, в расклад попал и цельный год бомжом прожил, здоровьишко потерял, бывал бит и ментами, и гопотой, и «новые русские» в меня из арбалета пуляли. Ага! А тут меня какая-то дрянь скрутила, да так, что не убежать, не скрыться, а ментам как раз особо строгий указ поступил: в срочном порядке от бомжей город почистить — выборы на носу, а наш брат бомж городской пейзаж больно сильно омрачает. Вот меня сюда в злой лихоманке и законопатили. А здесь братва свой план по трупам выполняет. У них главный показатель — парабола смертности. То бишь чем кучнее наш брат покойник, тем лучше. А если кто к вечеру до кондиции не созрел, они сюда в принудительном порядке затаскивают и бросают: глядишь, к утру Богу душу и отдашь!

— Знаешь, Карп, я готов тебе поверить, хотя про такие вещи еще не слышал. Мне говорили, что вашего брата бомжа в лес вывозят, а такие методы, да… — Кумиров подумал, не сделать ли ему одну из своих последних ставок на это отработанное существо. — Слушай, Карп, а ты еще двигаться можешь? Так, чтобы на ноги подняться или хотя бы переползти?

— Кое-какие силенки покудова имеются. А тебе-то зачем? — без особой активности отозвался мытарь. — Тебя самого-то, кстати, как кличут?

— Патрис. — Игорь подкашлянул. — Патрис Лумумбович…

— А-а-а, это что за имя такое, ты чего — мулат какой или индостанец? Вроде как без акцента изъясняешься? — В голосе возможного спасителя кандидата в губернаторы мелькнул намек на любопытство.

— Да нет, Карп, у меня отец был в свое время пламенный интернационалист, вот и нарек меня в честь одного по-своему знаменитого человека. — Кумиров подумал, что для него сейчас главное нормально дышать, вопреки отвратительной вони, пропитавшей его органы обоняния и вкуса и, наверное, до конца его дней (желательно все-таки не столь скорого!) вмонтированной в его память. — Раньше так модно было называть. Еще, если помнишь, инициалы вождей по-всякому сокращали, а из них имена составляли?

— Ну да. У нас вот кладовщица была на заводе. Ну еще тогда, когда заводы работали, а работягам деньги платили, — при советской власти, так ее не то что тебя, ее Компартией звали. Во какое ей имечко предки задвинули, почище любой блатной кликухи! — Невидимый человек засмеялся.

— Слушай, Карп, так ты до меня доползти-то сможешь, а то мне одному из этого плена не освободиться? — как бы невзначай бросил в смердящую темноту Игорь Семенович. — Тут, может быть, и труда особого не надо, просто я в таком неудачном положении оказался.