Год людоеда. Игры олигархов

— Да ты знаешь, уже отстреляли. Нас-то сюда десантировали для помощи милиции, а сами бы и не полезли: Плещей обычно в политику не лезет. А это все, на мой взгляд, игры олигархов, очередной виток переделки того, что они называют «обломки социализма». Извини, я тебе, кажется, уже говорил, что меня сегодня вечером пригласили выступить в клубе «Вечная мерзлота». Все это состоится. Так что, если сможешь, приходи. Ладно? И воспитанника своего бери, пусть посмотрит. — Весового вдруг стало плохо слышно, очевидно, он закрыл трубку, а сам начал с кем-то переругиваться, потому что до Морошкиной доносились только неясные звуки. — Сонь, ты извини, я тебе потом перезвоню. Я сейчас уже освобождаюсь. А вообще, нам с тобой очень надо поговорить. Вдвоем. Но это только после разговора с другими людьми. Я никогда бы не подумал, что всех нас так закрутит. Пока! До связи!

— До связи, Стасик! Береги себя! — Морошкина положила трубку. — Спаси нас и сохрани Господь! Прости, Господи, меня грешную!

Женщина подошла к дивану и села на его край, стараясь не потревожить своего «трудного» подростка, если он действительно успел так крепко уснуть. Она стала внимательно рассматривать представленные ее взору части тела, на котором, словно в подробном жизнеописании, запечатлелись все беды и невзгоды Ивана Ремнева. Магнитола, которую Паша обычно брал с собой на работу, озвучивала сцену одним из последних весенних хитов:

Не гаси сегодня свет,
Шторы занавесив,
Не сказав ни «да», ни «нет», —
Это ведь нечестно!
Ждал я долго и терпел,
Больше силы нету.
От тоски я зол и смел
И хочу ответа.
Не гаси сегодня свет, —
Я приду под окна.
Полосой мне дай ответ
Света через стекла.

Ваня, словно повинуясь мыслям ласкающей его своими глазами женщины, с жалобным стоном перевернулся на спину. «Он такой хитрец, или ему что-то такое приснилось?» — подумала Софья и поняла, что она себя больше не контролирует…

Глава 6. На златом крыльце…

Простившись с Офелией у дверей черного хода, Еремей ощутил серьезное желание курить. Он похлопал по карманам камуфляжа, который, конечно, ничем не мог его утешить, вспомнил про сегодняшний бой и подумал, что нужно заставить себя воздержаться. Вообще-то он уже не раз бросал курить, но через неделю-другую, а то и целый месяц начинал вновь, причем с еще большей страстью. Иногда становилось стыдно своего безволия, но молодому человеку казалось, что при настоящей необходимости он заставит себя отказаться от никотина мгновенно. Даже не заставит, а просто прекратит это вредное баловство. Раз — и все! Как отрезал. На всю жизнь.

«Это все из-за нервов, — оправдывал себя Уздечкин. — Живу тут без всякой поддержки, что случись, даже никто из родных не узнает! Говорят, в нашей конторе уже не один пацан на сто первый откомандирован, а трудкнижки их до сих пор в отделе кадров пылятся, и никто ни гу-гу. Шито-крыто!»

Он вышел на крыльцо черного хода и посмотрел в сторону заброшенной стройки, куда окрестные проститутки постоянно водили своих клиентов. Сейчас железобетонный недострой сиял в позолоте солнечных лучей, а остальное, недоступное планете-спонсору пространство, словно в наказание, оказалось затоплено жирными фиолетово-черными тенями. Людей не было видно. Могло даже показаться, что все это нарисовано или кем-то придумано.

— Ну что, любишь ты наше крылечко золотое, откудова все, что надо, увидеть можно? — Корней Ремнев, который работал в больничном морге, объявил перед Еремеем свое лицо, похожее, по мнению охранника, на памятного ему по школьным учебникам одного из предков современного человека. — Девчонки-то тобой довольны? Калибр их твой утешает?

— А твои, Корней, курочки, потрошенные тобой, довольны? Никого еще не обрюхатил? — Уздечкин дернул головой. Было заметно, что он слегка заикается и сносная речь дается ему с некоторым усилием, выраженным в непроизвольном напряжении лица. — А что отсюда увидеть-то можно?

— Да, милок, не все ты еще понимаешь, о чем тебе толкуют. Ладно, подрастешь, когда-нибудь вспомнишь. — Санитар внимательно, даже как-то вожделенно посмотрел на охранника. — Мои-то топ-модели, дружбачок, все рядком лежат, тихохоньки, как сосиски в целлофане, — бери любую, если голову завьюжит, и к станку! Что мне в них симпатично — они за любую ласку благодарны. Не избалованы. А как они мой карман берегут! Их ни в кабаки, ни на дискотеки водить не требуется! Затраты — ноль!

— И гондонов не надобно? — Без видимого смущения улыбнулся Еремей. — И позу любую держат, да?

И откуда вы теперь, молодые, такие всеведущие? — Ремнев запустил руку в карман белого халата, поверх которого был надет ватник, и извлек сигарету. — Слышь, богатырь, курить-то будешь? Чего-то я тебя давно дымящим не видел. Ты никак бросил?

— А я теперь свои не курю, только чужие. — Охранник хлопнул себя ладонью по груди. — Угостишь — не побрезгую!