Год людоеда. Игры олигархов

Теперь мы оба под землей
Лежим, благословив покой.
Дается счастье на двоих,
И я объят в руках твоих.

Глава 10. Меценат детства

— Здравствуй, Паша! — играя своим командным голосом, на пороге палаты, как всегда энергично, возник Федор Данилович. — Ну как ты здесь? Не скучаешь?

— Здравствуйте, дядя Федя. Спасибо, что пришли. — Морошкин встал с кровати, протянул Бороне руку и доверчиво согласился на его крепкое и короткое объятие. — Да нет, скучать не приходится. Вот готовлюсь к сессии. А то, знаете, совсем забросил, а без высшего образования теперь перспектив не случается.

— Молодец, сынок, что понимаешь и придерживаешься. — Борона внимательно осмотрел Павла. — Как ты себя чувствуешь? Домой еще не собираешься?

Да я бы хоть сейчас выписался; врачи говорят — надо подождать: вдруг там что-нибудь нагноится или еще что-то произойдет. — Юноша стал собирать свои учебники и тетради, разложенные на кровати. — Сейчас я все приберу, садитесь!

— Да ты не суетись! — Борона придвинул табуретку и присел рядом с Морошкиным. — Не думаю, малыш, чтобы у тебя могли быть неприятности, но подстраховаться надо. Давай-ка, дружок, подыми пижаму и приляг, а я гляну на твой животик.

Морошкин исполнил просьбу врача, освободил от одежды свой живот, изуродованный посередине от солнечного сплетения и почти до пупка глубоким швом и весь измазанный йодом, и послушно вытянулся на кушетке.

— Ну, животик — это громко сказано! Ты случайно не через день питаешься? — Борона взял юношу за запястье, сжал, прослушивая пульс, заглянул в глаза. — На мой непросвещенный взгляд, сердце пока на месте и даже иногда постукивает.

— Да нет, дядя Федя, я и завтракаю хорошо, и обедаю, да и вечером, когда возвращаюсь, ем нормально, а на работу мне мама еду с собой дает. — Павел осторожно сел. — Нет, я на аппетит не жалуюсь.

— Что же, бывает и такое. У тебя столь мощный шов, будто тебе по крайней мере гнойный аппендицит оперировали, к тому же где-то в начале семидесятых. Сейчас наши эскулапы, если пожелают, могут фасон и поизящней сделать. Такая бесцеремонность характерна для патологоанатомов, но им обычно никто претензий не выставляет. Ладно, что делать, ближе к осени обратимся к косметологам. — Борона встал, вскинул вверх свою левую руку и взглянул на часы. — Ладно, одевайся. Никакого криминала нет. Задеты только верхние ткани. Думаю, денька через два тебя отпустят. Да, вот тут тебе витамины: сок и цитрусы, — тебе это можно и нужно.

— Дядя Федя, я вас за одну вещь очень хотел поблагодарить. — Морошкин спустил ноги на пол, не спеша выпрямился и стал заправлять одежду. — Такую доброту даже по отношению к самым близким людям не всегда проявляют.

Это за какую же вещь? За какую доброту? Я тебе вроде ружья еще не дарил для самообороны? — Борона задумчиво осмотрел палату: здесь стояло еще две кровати, но больных в помещении не было. — Нам бы для приюта пары таких палат вполне хватило.

— За то, что вы врачам денег дали, чтобы они ко мне внимательней относились. — Морошкин благодарно улыбнулся. — Они за мной действительно как за родным человеком ухаживают.

— Я — денег? — Борона поднял свои густые темные брови. — Да не давал я никому никаких денег! Сынок, я человек, наверное, достаточно добрый, но денег-то, факт, никому не вручал. Вот тебе крест! И в мыслях не было! У тебя маманя — человек известный, друзья у нее тоже люди влиятельные, я думаю, этого бы вполне хватило для нормального отношения. А деньги? Не знаю… А кто сказал?

— Да меня просили не говорить. Я уже слово дал. Не могу. — Павел беспомощно развел руками. — Но люди надежные, шутить не станут.

— Ладно. Вопрос не повторяю. — Борона обнял юношу. — Держись, герой! Твой обидчик уже в аду кочевряжится!

— Да я слышал по радио. — Морошкин кивнул в сторону старого приемника, покоившегося на тумбочке возле его изголовья. — Как вы думаете, всех этих бандитов Скунс перебил?

— А вам не кажется, молодой человек, что знаменитый господин Скунс — такой же обобщенный образ, как Людоед Питерский? — Данилыч уже шел, прихрамывая, к дверям. — Знаешь, я очень давно понял, что людям свойственно придумывать себе кощеев и донкихотов. Все. До свидания.

— Всего доброго, — отозвался юноша. — До встречи.