Ну это, положим, кому как, а мы-то еще ой как взмахнем! Вершков мстительно оскалился и почувствовал себя вполне способным к дальнейшим действиям. И тут он почувствовал адскую, ни с чем до сих пор не сравнимую боль, объявшую его голени. В доли секунды память вызвала историю побега Лазаря с зоны, когда один из краснопогонников прострелил ему обе ноги — нет, даже тогда он не изведал ничего подобного.
Вершок глянул на свои ноги и одновременно сделал шаг правой: нога двинулась вперед, а ботинок остался на месте. Это могло показаться смешным, если бы не запредельная боль… Он продолжил свой шаг, и нога вдруг провалилась, — тут Лазарь сообразил, что ботинок не пустой, в нем — его стопа.
Суматохинский авторитет повалился на пол. В падении он успел выхватить пистолет и, намертво стиснув его обеими руками, готовился еще постоять за свою жизнь.
Вершков старался упасть на спину, и это ему удалось. Его руки были подняты над телом, а дуло оказалось нацелено в потолок. Он уже почувствовал источник опасности и приготовился отомстить за погибших суматохинцев и свои собственные увечья, когда около задней двери возникло белое пятно, а над головой Лазаря что-то просвистело, после чего он потерял из поля зрения свой пистолет. О, ужас! Вместе с пистолетом пропали и кисти рук. Они отрублены, так же как и стопы! Кто-то решил сотворить из него «самовар»!
Авторитет дико заорал, обманывая себя тем, что его кто-то услышит. Да это же Скунс! Как он пробрался сюда? Ну не летает же он по воздуху, не оборотень же он в самом деле? Вот сволочь! Да я его, похоже, сам привез! Он к днищу, как пиявка, присосался! Как больно! Сколько крови! Глупо, но ничего не вернешь!..
Скунс отер складной меч об одежду поверженного врага, судорожно трясущего кровоточащими обрубками, сложил оружие и спрятал под свой просторный, изрядно испачканный брезентовый плащ, под которым, в сущности, хранился целый арсенал приспособлений для убийства себе подобных. После этого Скунс закрепил несколько взрывных устройств на показавшихся ему наиболее симпатичными машинах из коллекции суматохинского авторитета. Затем он открыл багажник любимого, изрядно помятого лазаревского джипа и помог выбраться на волю Ване Ремневу, который с ужасом смотрел на своего избавителя, трясся всем телом и безудержно ревел.
Скунс сел в еще не успевший остыть джип, завел мотор, поманил рукой Ремнева, и, когда тот затаился на заднем сиденье, дал задний ход, развернулся, подъехал к воротам, взял в руку пульт дистанционного управления, дал воротам команду открыться и помчался прочь из «склепа Лазаря».
Через десять секунд после того, как джип миновал деревянные ворота и скрылся за поворотом, в бункере раздались один за другим три взрыва, вызвавшие панику среди суматохинцев, утративших в этот день своего лидера и его лучших сподручников.
Джип остановился у поворота на Приморское шоссе и свернул на обочину. Из машины вышли двое людей, которых вполне можно было принять за отца и сына. Они были странно одеты — в допотопные брезентовые плащи с просторными капюшонами, которыми пользуются любители подледного лова. В левой руке того, что годился для роли сына, раскачивался полиэтиленовый мешок с водой, в которой что-то плавало, может быть рыба. Они зашагали в сторону города, а на ближайшей остановке им удалось сесть в пригородный автобус.
Минут через тридцать, когда уже стемнело, в джипе раздался негромкий взрыв и он загорелся.
Глава 46. Спасен, но еще не выжил
Когда гости увидели Дениса, то даже не сразу поняли, что это он. Конечно, они заметили на каталке какое-то нагромождение, но это больше уже походило не на кого-то, а на что-то, то есть на труп.
Дениску заметил Колька и тотчас подумал: может быть, не стоит приближаться к этому обгоревшему телу, чтобы наверняка убедиться, что на каталке — Денис. Наверное, лучше тотчас отсюда сбежать, исчезнуть, испариться. Остальным ведь можно соврать, что не видел, не нашел, а позже все как-нибудь само собой забудется и разрешится — Дениска возьмет да выздоровеет и вернется к ним.
Пока Махлаткин размышлял, как себя лучше повести, рука его сама собой слегка толкнула Настю, и та, вскинув на него глаза, тотчас уловила смысл сигнала, притормозила, а за ней остановилась и вся небольшая, смущенная больничным окружением компания.
Федор Данилович приблизился к мальчику, внимательно осмотрел его и, погрозив ребятам пальцем, что они восприняли, как указание не шуметь и не бегать, скрылся за дверью с надписью: «Заведующий ожоговым отделением».