Год Людоеда

— Лохматка, дай закурить!

— Погоди, Хрусталь, дай мне с человеком рассчитаться! — Оказывается, женщина-продавец уже выдавала Коле в обмен на скомканные денежные бумажки бутылку водки, пепси-колы, пачку жвачки и «Мальборо». Принимая товар, Махлаткин с улыбкой обернулся: — Нынче мы с тобой по-людски закумаримся.

— А куда пойдем-то? В подвал или на чердак? — Олег начал вспоминать, какие ему известны в этих краях убежища, где можно спокойно провести время.

— Давай рванем на Козий рынок, там и побалдеем. А вечером к Удельнинскому парку подгребем и с нашими потусуемся. А ночью на трамвае покатаемся. Я ж сегодня утром из дурдома сбежал, а с собой одну обезьяну прихватил: так, для развлекухи. — Колька вроде бы еще только рассуждал, но сам уже шел к метро. — Давай, Хрусталь, не манерничай! Аида за мной!

На эскалаторе Махлаткин сел на ступени и ткнул Олега кулаком под колено, вынуждая его сесть рядом, и когда тот послушался, обнял приятеля за плечо и дыхнул на него своим особенным, каким-то собачьим духом:

— А вдруг нам с тобой жить две минуты осталось? Сейчас сорвется эскалатор или какой-нибудь демон вагон заминирует, а?

* * *

Когда они спустились вниз и уже подходили к вагону, Колька вдруг приветственно замахал кому-то рукой и оторвался от спутника. Ревень поспешил за ним и застал его за беседой с приземистым плешивым мужиком в старом милицейском тулупе без погон.

— Дядя Корней, ты когда меня пригласишь на своей новой тачке покататься? Ванька говорил, она сто пятьдесят только так вьет! — Махлаткин старался по-свойски общаться с мужиком, глаза у которого сидели глубоко, будто у Кинг-Конга.

— Ванька тебе еще не то нагалчит! Слушай ты его, мочегона! — Корней говорил беззлобно и даже вроде бы улыбался, а может, его рот всегда имел такое полуулыбчивое выражение. — Ладно, я тут свои дела разгребу и тебя через твоих жиганов высвистаю. Или на Козьем увидимся, там и сговоримся. Человечка этого тоже с собой захватишь: вместе-то, чай, веселее получится?! Мы его и под душиком помоем, а то вон, смотри, какой чумазый — помыться, что ли, негде?

Разговаривая, Корней исподлобья поглядывал на Олега: то ли он его где-то уже встречал, то ли хотел познакомиться — мальчик так и не понял, но смотрел этот мужик всяко странно: словно дюбель в тебя загонял.

— Что за хлыщ? — спросил Ревень, когда Колька простился со своим взрослым знакомым.

— Да ты че, Корнея не знаешь? Ну, он еще тот насос! В морге работает, жмуриков потрошит, а ему за это знаешь какие башли засылают? Мама не горюй! — Махлаткин поджал губы и вытянул шею, усиливая свою речь. — А раньше-то он красноперым был, да чего-то там у него не срослось в ментовской. А вообще, он — батька Ваньки Ремнева, его-то ты знаешь?!

— Ну знаю. Он еще все рыбу ловил, пока чуть не помер от холода, — с готовностью выкрикнул Олег, запрыгивая вслед за товарищем в вагон.

— Во! Так мне, веришь, кто о Корнее рассказывал: дядя Витя Носорог, ну, вампир один, который малолеток обхаживает. — Колька судорожно сглотнул набежавшую от возбуждения слюну. — Ты только никому, понял? А то нас с тобой быстро на тот свет отошлют. Короче, он всяким бандюгам нужные справки на их мертвяков выписывает, а они его за это деньжищами заваливают. Во, работенка не пыльная, скажи, а?

— Да, нам бы такую! — мечтательно произнес Ревень и вопросительно уставился на друга: — А если к нему в долю напроситься? Мы ведь тоже на что-нибудь сгодимся? Мне теперь уже без разницы — что прессовать кого, что грабить! Как жить-то, когда на тебя всем плевать?

Глава 2. Я до утра по ним брожу

Я, как печальная старуха,
Смотрю внимательно в окно
Через стекло, подобно мухе.
На мир, пьянящий как вино,
Чужих, немых оконных скважин,
Хранящих тайны в глубине
Своих домов многоэтажных,
Поднявших крыши к синеве.
Мне мало дня читать секреты
Манящих ребусов окна, —
Они душой моей согреты,
Им жизнь фантазией дана.
И в лунном свете в перспективу
Чужих я окон ухожу.
Их мало светит сиротливо.
Я до утра по ним брожу.