Год Людоеда

Практичная женщина сдавала свою скромную недвижимость во Франции клоповцам, имевшим в Европе свои криминальные интересы, коттедж арендовала пожилая финская писательница и издательница, родившаяся и выросшая в этих местах, а в квартире разместился представитель американской религиозной секты.

В усыновлении, произведенном за деньги, а по сути — продаже детей, Шмель старалась не усматривать ничего дурного, ведь в большинстве случаев новые родители должны были, по мнению Ангелины, относиться к своим приемным чадам вполне по-человечески, то есть так, как это и принято или, во всяком случае, распропагандировано на Западе. К тому же иностранцы ведь кое-что заплатили, а следовательно, также должны были беречь свою необычную покупку.

Конечно, на глаза Шмель попадались материалы завистливых и в большинстве своем нищих журналистов, в которых размазывались душераздирающие истории про западных извергов, использующих для удовлетворения своих неуемных страстей детей, вывезенных из стран угасшего социализма. В этих сюжетах приводились фотографии истерзанных ребятишек и даже их подлинные имена и фамилии. При этом авторы возмущались тем, что западные адвокаты неизменно настаивают на неподсудности приемных родителей, перелагая вину на малышей, которых, по их убеждению, настолько испортили на родине, что своим отвратительным поведением они разбудили во взрослых добропорядочных гражданах немотивированную агрессию, выразившуюся в насилии и истязании своих недавних любимцев.

А если эти выводы вполне научно обоснованны? Да и большая ли печаль в том, что двух-трех малолеток довели до ручки не у себя дома, а на чужбине? Остальным-то наверняка по-настоящему повезло, и они любимы и оберегаемы своими счастливыми мазерами и фазерами.

Одна такая история напрямую относилась к Ангелине и даже таила для нее реальную опасность. Речь шла о журналистском расследовании неугомонной Лолиты Руссо про Марию, прозванную по возвращении в Россию Азиатской. Документы на эту девочку, от которой мать-одиночка отказалась сразу после родов, из дома-интерната оформляла сама Шмель и деньги получала от узкоглазого улыбчивого торговца детьми, замаскированного под представителя одного западного благотворительного фонда, тоже Шмель. Но маневр ее состоял в том, что контора, через которую удочеряли Марию, принадлежала не Ангелине, да и подписи ее ни под одной из бумаг не значилось. Поэтому, как бы теперь ни разматывали этот узелок, для Шмель это вряд ли могло означать беду, поскольку и человечка того, взявшего на себя ответственность с российской стороны, уже не сыскать — не то выехал, не то помер, ну а больше на Ангелину указать, пожалуй, просто некому. Да, остается еще все тот же Кумир, но для него это такой пустяк, что он не удосужится даже вспоминать о какой-то там Марии Азиатской.

Шмель не особо обижалась на своих преследователей, да и зла она, насколько себя помнила, никогда не умела держать подолгу: так, поерепенится, посплетничает, и как рукой сняло! Единственное, что, пожалуй, все же всерьез расстраивало Ангелину, — это какая-то буквально литературная близость ее врагов к собственной ее судьбе. И то, шутка ли сказать?! Борона — муж ее одноклассницы Зинки Подопечной; Лолита — дочь Инки и Стаса Весовых: один — опять же одноклассник, другая — сокурсница по институту. Да и этот городской придурок — тоже сын одноклассницы, блаженной Вики Следовой. Вот ведь какой расклад выпадает! Ни дать ни взять — «мыльная опера»!

Глава 14. Кто такие клоповцы

Тот, кто пытался узнать историю названия селения Клопово, получал от местных жителей два ответа: одни уверяли, что это — в честь местного помещика Ионы Клопова, который эмигрировал в семнадцатом году в Париж или Лондон, другие доказывали, что в память легендарного комиссара Абрама Клопова, бескомпромиссно уничтожавшего здесь классовых врагов, пригоняемых из обезумевшей столицы сломленной Российской империи.

Недоброжелатели поселка объясняли его происхождение существованием на этом месте, не столь отдаленном от Ленинграда, фермы по разведению клопов. Данное производство, по злой молве, было организовано в тридцатые годы. Идея состояла в том, чтобы подвергать неугодные коммунистам силы террору кровососущих насекомых, которых предполагалось внедрять в квартиры «бывших», а также в представительства капиталистических стран, да и в сами недружественные державы.

«Клопиный инкубатор», как якобы называли мифический объект очередной пятилетки обитатели соседних селений, было решено строить силами заключенных. При отборе кандидатов, фактически — смертников, не учитывались ни режимы, ни сроки, ни даже статьи осужденных. В результате исполнения этого принципа из сотен зеков, периодически завозимых в Клопово, в кромешной вражде и беспределе выживали единицы. Земля поменяла брюквенный цвет на свекольный. Клопы превратились в трупоедов и раздувались до габаритов майского жука или навозника.