Год Людоеда

В тот вечер Трошка-Ленин, как всегда, был пьяным. Хмельное состояние отца давно стало для Нетакова-младшего привычным и чем-то даже по-своему необходимым. От Ленина всегда пахло спиртным — если не бормотухой, то аптекой. Будучи трезвым, Трошка становился злым, вспыльчивым, просто бешеным. Если мальчик и помнил отца трезвым, то эти дни, как правило, оказывались связаны со скандалами, драками, избиениями матери и Дениса. Когда Ленину не удавалось ничего в себя влить в течение дня, он становился ненормальным, и Нетаков-младший с Пелагеей старались от беды незаметно исчезнуть из дома до тех пор, пока Митрофан не изыщет возможности захмелеть и стать менее опасным.

Нетаков-старший просунул руки Шаманке под мышки, а сыну резкими квакающими звуками велел ухватиться за ноги. Тело оказалось тяжелым.

Когда отец и сын управились с водружением Шаманки на стол, то сели на диван покурить. Ленин сперва сложил руки покойницы у нее на животе и только потом сел рядом с сыном, который уже прикурил две сигареты и теперь затягивался сразу от обеих. Нетаков-старший взял свою сигарету, вставил ее в мундштучок и упоенно затянулся, прикрыв веки.

Внезапно Шаманка издала звук, похожий на вздох, а руки ее, соскользнув вниз, свесились со стола. Отец с сыном неуверенно наблюдали за самовольством покойницы. Митрофан еще раз затянулся, приподнялся с дивана не спеша, словно еще не решив наверняка, стоит ли это делать, подошел к столу. Здесь он вновь придал рукам Пелагеи смиренное положение.

Утром к Нетаковым постучали. Это явились милиционеры за Лениным. Когда отца увели, пришли другие люди, а с ними участковый: они заперли и опечатали квартиру, а Дениса отвели в детский интернат. Те, кто жил там с малолетства, стали его сразу дразнить и избивать: он не выдержал и сбежал. Вернувшись домой, Нетаков-младший выдавил стекло в окне, выходящем во двор, и вот уже два месяца как тайком прокрадывался по ночам к себе и, поставив стекло на место, затаивался в квартире до утра, стараясь не зажигать свет и не шуметь, чтобы его не вычислили менты или соседи.

Глава 24. Не уходи, мое виденье…

Когда врач, зашивавший Павлу брюшину, сказал Соне, что теперь проблемы ее сына заключаются только в скорости заживления швов, она поняла, что может покинуть больницу. Наступало утро. На Большом проспекте ее новый друг остановил потрепанную иномарку и довез Морошкину до ее дома. Соне хотелось побыть одной, и она этого ничуть не скрывала.

— Я чувствую себя виноватой перед Павлушей. Мать пирует, а сына бандиты режут. — Морошкина откинулась на сиденье и прикрыла ладонью глаза. — Сколько раз я ему говорила: «Сынок, давай я сама пойду к твоему начальнику и попрошу перевести тебя на более спокойную точку. Я ведь не говорю тебе: не работай! Обязательно работай, но будь осторожней». Да нет, ну о чем тут рассуждать, если я не смогла его уберечь!

— Не надо так сгущать краски. — Лев понимающе улыбнулся. — Впрочем, это ваше дело. До свидания.

Очутившись в квартире, Морошкина сообразила, что ей едва хватит времени на то, чтобы привести себя в относительный порядок и домчаться до работы.

* * *

Войдя в отделение милиции, Софья услышала характерный звонок своего аппарата. Кабинет находился здесь же, на первом этаже, вторая дверь налево по коридору, и она, отпирая немудреный, но изношенный и потому непослушный замок, очень рассчитывала успеть взять трубку: вдруг это он, так и не расшифрованный ею Лев.

— Алло! — крикнула Морошкина, едва сняв трубку и еще не донеся ее до лица. — Алло, кто это?

— Тетя Соня, это я, Саша Кумиров! У нас тут чепе вышло.

Инспектор не сразу, но сообразила, что нервный, взволнованный голос принадлежит сыну ее могущественного одноклассника, с которым она рассталась несколько часов назад.

— Да, Сашенька! Что у тебя? Говори как есть, а там уже вместе подумаем.

— Мне ваш телефон Ваня Ремнев дал. Я сразу не посмотрел, а когда увидел, вспомнил, что это ваш рабочий номер. Думаю, надо позвонить, раз он меня попросил… — Саша запнулся, очевидно соображая, как лучше представить остальные обстоятельства дела. — Мы вчера пошли в ресторан «Косатка», а там с бандитами не поладили, то есть это они к нам пристали. Ну, в общем, Ваня им стал угрожать, и они его в плен взяли и за него выкуп в пять тысяч долларов назначили. Короче, я отцу все это рассказал, а он сказал, что ничего для Ремнева делать не будет, а я не знаю, где такие деньги взять, к тому же он меня выслал из города, и я отсюда ничего не могу сделать.

— А у кого он в плену? Скажи мне, какая группировка? Назови какие-нибудь имена, чтобы я знала, где его искать и с кем разговаривать. — Морошкина взяла шариковую ручку и приготовилась записывать.