Внимательно слушая подростка, Морошкина никак не подозревала, что уже становится для него смыслом всей его дальнейшей жизни. Ваня отчаянно влюбился в инспектора и посвятил этой идеальной, на его взгляд, женщине одно из своих первых стихотворений, которые, как потом оказалось, он довольно неплохо исполняет под собственный аккомпанемент на старой, колотой гитаре:
Через месяц после их знакомства Ваня стал заявляться в инспекцию без приглашения. Он рассказывал Софье, словно отчитывался, о своих нехитрых делах, показывал стихи о городе и природе. Морошкина не стала обрывать эти внезапные визиты, полагая, что, не желая того, невольно заменила Ремневу мать. Но однажды, под рыхлую дробь весеннего дождя и коридорный гам отделения милиции, Ваня неуклюже и трепетно признался сорокачетырехлетней даме с, мягко говоря, не идеально сохраненными зубами в своей сильнейшей к ней любви. Тогда он и вручил Морошкиной несколько тетрадных листков.
После знакомства со стихами у «безмолвного стана» возникла необходимость всерьез заняться судьбой талантливого юноши, и Софья, разыскав координаты Корнея Ивановича Ремнева, назначила ему по телефону встречу в своем кабинете. Мужчина явился без опоздания и даже, как поняла Морошкина, заранее, поскольку, выходя в коридор, она видела этого лысоватого скорбно-комичного человечка где-то уже за четверть часа до оговоренного времени.
Внешность Корнея выражала заискивание и угодливость. Даже в кабинет он заходил, словно бы пятясь назад. Инспектора, наверное, даже не удивило бы употребление посетителем забытого окончания «с». Этого почему-то не произошло, а поразило Морошкину другое: как у такого мелкого и рыхлого мужичонки мог вырасти такой рослый и крепкий сын? Или здесь что-то не так, и он, может быть, вовсе не отец Ивана?
— Вы понимаете, что при таком образе жизни ваш сын может совершить преступление, которое будет караться лишением свободы? А в колонии его ждут очень суровые испытания. Кажется, вы это и сами хорошо знаете. — Соня начала профилактику с обычного набора фраз, к сожалению, ничего не значащих для большинства ее собеседников, да, в общем-то, с каких-то пор и для нее самой. Вначале она боялась чем-либо выдать свое отношение к мальчику, но вскоре поняла, что с этим папашей она может ни о чем подобном не волноваться. — Должна вам честно сказать, что в настоящий момент в спецшколе и в колонии ко всем прочим испытаниям добавились еще голод, холод, болезни и необычайная человеческая жестокость. Вы готовы обречь на это своего сына?
— Ну а что от судьбы-то бежать? Никуда ведь все равно не денешься! — В лице у Ремнева имелось нечто от обезьяны, а за нижней губой было словно что-то запрятано, — дети обычно для такой гримасы заворачивают под губу язык. — Я к таким вопросам подхожу чисто по-философски и полагаю, что пока парень не перебесится, сам чего-то в жизни не поймет — ему читать морали бесполезно. А если он сорвется — ну, значит, не повезло.
— А вам не приходило в голову, что вашему сыну необходим в жизни образ любящего его отца, достойного и полноценного мужчины, а не такого, простите, как вы, смятого жизнью человечка? — Морошкина оборвала раздражающие ее, бесполезные для Вани рассуждения. Неужели она всерьез надеялась обрести союзника в борьбе за судьбу подростка в лице этого никчемного создания с тревожными, прыгающими глазками? Или ей просто нестерпимо захотелось увидеть того, кто произвел на свет Ивана?
Глава 25. Узники СПИДа
Тот, кого уже год называли Людоедом Питерским, с каждым новым совершенным им преступлением обретал в людской фантазии все более нечеловеческие свойства. Над созданием столь нереального образа работали в основном СМИ, имевшие, конечно, свой резон, обусловленный тиражами, рейтингом и прибылью. В свою очередь, благодаря журналистам получали возможность высказаться свидетели, все до единого — косвенные, а также сотрудники силовых ведомств, психиатры, сексологи, провидцы и иные, самые неожиданные фигуры, способные подогреть интерес публики к монстру.