Год лошади

Он вышел из-за своего боевого укрытия посередине моста и стоял, освещенный багровыми косыми лучами заходящего солнца, стоял, широко расставив ноги и опираясь на внушительных размеров боевую секиру, одним взмахом которой можно было, казалось Мальчику, рассечь человека пополам, на две одинаковых половинки… Ее наточенное лезвие тускло и зловеще поблескивало, когда стражник грузно переминался со ступни на ступню.

— Чем платить будете, ковырялы? Какая ваша прайза? Ну, чего фейсы на сторону воротите?

Мальчика удивило, что эта гора мышц, этот грубиян тоже говорил на энглязе*, как и он с отцом, как и прочие в их селении.

(* Энгляз — англо-русский язык, развившийся из бытового жаргона и окончательно сформировавшийся в XXI–XXII в.в. в результате взаимной языковой экспансии.)

Но больше всего Мальчика напугал не его голос, мощный и громоподобный, выходящий, казалось, из обширного брюха, а его единственный глаз. Другой был выбит палицей или высажен меткой стрелой в давней битве: в глазной впадине образовался уродливый струп. Оставшийся нетронутым глаз, видимо, не справлялся с двойной нагрузкой, выпавшей на его долю, потому что от напряжения выкатился из орбиты и был налит дурной кровью, как у разъяренного быка во время случки. Из узких отверстий-бойниц укрытия высовывались здоровенные наконечники стрел тяжелых стационарных арбалетов, которые были способны пробить лошадь насквозь… Отец деловито и не говоря ни слова, выволок из повозки за задние ноги освежеванную тушу свиньи со снежно-белыми пластами жира и сбросил ее к ногам стражника-циклопа. Тот ткнул пальцем в жир и довольно загоготал…

Это было обычаем, законной данью, ибо стражники охраняли мост. Это была их работа, а за работу, тем более опасную, надо было платить…

— Что еще везете? — спросил Стражник, заметно подобрев.

— Муку… — коротко ответил Отец.

— Отсыпь несколько паундов! — просипел Одноглазый. — Я вижу, что у вас неплохой урожай. А я ведь не один… — и его кровавый глаз подмигнул Отцу, — мне надо делиться с другими.

Отец кивнул головой, соглашаясь:

— Возьмешь в последней повозке, когда все проедут.

— А меду… — Стражник зажмурился и сладко облизнулся. — Медку нет?

— Мед — очень дорогое лекарство, — спокойно ответил Отец, — у нас его очень немного. Можем обменять, но только на оружие. Или на хороший медный котел. Стражник вздохнул с полным пониманием.

— Да… Поганая лайфа… — проворчал он. — Скоро и пocлeдние пчелы передохнут… Жаль, что у меня нет хорошего котла! А то бы побаловал своих ребятишек сладеньким… Ну, желаю вам удачной торговли!

И отвалил окованную железными листами жердину, перегораживающую проезд. Обоз, вытянувшись в одну нитку, скрипел колесами и стучал копытами по выпуклой, шершавой от непогоды и времени, серой спине моста. В незапамятные времена он был выстроен из армированного железобетона, но Мальчик не знал этого. На мосту за сторожевым укрытием кое-где еще уцелели фигурные литые перила. Мальчик осторожно перегнулся через них и посмотрел вниз. Когда-то перекинутый через живое, быстрое течение Реки, мост исправно исполнял свое исконное назначение — он по-прежнему связывал два берега. Но Реки внизу давно не было: там пузырилась густая темнокоричневая зловонная жижа, подернутая маслянистой липкой пленкой, в которой уже не отражались плывущие облака… Мальчик вздохнул и с отвращением отвернулся.

ГОРОД

За мостом уже начинался Город. Обоз перестроился. Боевики заняли свои позиции по обеим сторонам дороги и положили арбалеты поперек седел, до упора натянув тетивы и приготовив самые надежные боевые стрелы. Дозорные ехали впереди и подозрительно вглядывались в развалины бывших жилых строений, в черных провалах которых настороженно таилась угроза внезапного нападения городских грабителей… Мальчик оказался в Городе впервые в своей коротенькой жизни, и поэтому с понятным любопытством озирался вокруг.

— В этих каменных развалинах, в городских пещерах еще ютятся люди… — заметил Отец, перехватив взгляд Сына. — Городичи. Только их мало. Они ковыряются в бесконечных свалках, которые за столетия скопились вокруг Города. Извлекают оттуда старый айрон…

Развалин становилось больше и больше. Иногда попадались и почти целые круглые башни или прямоугольные строения высотой в двадцать и больше этажей. Мальчик шевелил губами, про себя считая ряды отверстий в стенах: окнами эти черные, страшные пустые глазницы называть было невозможно…

И еще по обеим сторонам тракта тянулось гигантское многоярусное автомобильное кладбище… И в том, что оно было ярким и многоцветным, ибо на полированных боках еще кое-где не потускнела стойкая окраска, — таилась угрюмая насмешка прогресса… Или — так называемого прогресса?!