Год маркетолога

Что же такого происходит за шлагбаумом? Почему при прочих равных условиях тому, кто уезжает, всегда легче, чем тому, кто остается? Наверное, потому, что глобальный маркетинг в виде Iphon’ов, IPod’ов, биологических добавок и пластической хирургии не вытравил до конца заложенную в человеке страсть к приключениям. За шлагбаумом ты как будто на время приобретаешь новую идентификацию – та же внешность, то же имя в том же паспорте, но если ты не celebrity[23] и тебе не надо появляться на публике в больших черных очках – следствие либо чрезмерной популярности, либо недавно перенесенной пластической операции, – то ты оказываешься затерянным среди людей, которые тебя не знают и которым совсем не интересно, кто ты, с кем и как себя ведешь. Ты для них один из представителей огромного бродячего племени в джинсах, кроссовках, с черными рюкзаками. Сколько нас таких в одном только аэропорту Хитроу со всеми его терминалами – сидящих, идущих, пьющих, жующих, покупающих, разговаривающих по мобильному телефону, погруженных в экран ноутбука... Десятки тысяч? Именно так, особенно если ты путешествуешь эконом-классом.

Другое дело Настя, с которой мы встретились в вечер моего прилета и пошли ужинать в какой-то модный ресторан недалеко от всех этих Sloane, Old Bond[24] и прочих по понятным причинам известных ей улиц. Настя, которая сразу сказала мне: «Слушай, ресторан дорогой, поэтому давай пополам и вино можем не заказывать – ты устал, а мне вредно».

– Почему вредно? – спросил я, тронутый такой заботой. Она была какая-то другая в коротком платье и кожаной курточке, ее то ли прическа, то ли косметика, я так и не научился разбираться в тонкостях женских перевоплощений. Она была чуть-чуть другая и как будто бы даже не столь красивая, какой я себе представлял. Завышенные ожидания – главная проблема. Мы все давно перестали бы разочаровываться, если бы привели свои ожидания в соответствие с окружающим миром. – Почему вредно? – спросил я.

– Потому что жидкость на ночь не выводится из организма и откладывается где?

– Где? – я засмеялся.

– Ты чего? – она тоже заразилась моим смехом.

– Хотел ответить, но рифма неприличная, где, где... ну и так далее. Очень смешно. Говори, где откладывается, чтобы я знал.

– Тебе не надо знать, но откладывается в животе и бедрах. Понял, какая у нас жизнь тяжелая?

– Да, – сказал я. – Все это очень несправедливо.

– Что несправедливо?

– Ну, как все распределено между мужчиной и женщиной – менструации, беременность, роды, кормление. Женщины быстрее стареют – разве это справедливо?

– Но дольше живут. А у тебя есть дети?

– Нет.

– Я слышала такую теорию...

– Какую теорию? Про первородный грех? Я люблю теории. Расскажи.

– Да ладно, все, проехали. Ты выбрал еду? Если любишь мясо, заказывай. Здесь такое мясо... – она в блаженстве закатила глаза.

– Расскажи теорию.

– Костя, все, не хочу.

Я не хотел тоже. Дайкири прошел хорошо и быстро смыл легкое утомление после полета. Гулять так гулять. Настя ограничилась спаржей с какими-то листьями, поэтому я решил не экономить на остальном. В результате обед с полбутылкой красного вина и чаевыми обошелся мне почти в двести фунтов – раньше в Лондоне на ужины я столько не тратил. Но раньше у меня в Лондоне и не было таких ужинов. Через десять минут мы были как близкие люди после долгой разлуки – столько всего нужно рассказать и обсудить. У нас был с Настей только крошечный совместный опыт – сладкое, но крошечное переживание, а время обычно безжалостно расправляется с таким капиталом: ты быстро растрачиваешь его в своих воспоминаниях, потом уже начинаешь вспоминать в кредит, а потом кредитный лимит заканчивается, ты встречаешь человека и удивляешься – это не может быть он. И в редких-редких случаях кто-то без твоего ведома продолжает пополнять капитал твоей памяти – значит, ты встретил нужного человека.

– Устал? – спросила Настя. – Два ночи по Москве.

– Ничего. Завтра высплюсь. То есть сегодня. Поедем ко мне.

– Нет, – грустно улыбнулась она.

– Почему? – дурацкий мужской вопрос сам собой вырвался наружу.

– Костя, – она понизила голос, – я очень хочу тебя. Но я здесь работаю. И мне вставать через семь часов, и я должна хорошо выглядеть и быть в форме, чтобы продержаться на ногах минимум двенадцать часов. Может быть, больше. Такая у меня работа.

– Конечно, – сказал я очередную глупость, – ты звезда, тебе нельзя. Я вообще удивляюсь, как ты сидишь тут, когда тебя в любой момент сфотографировать могут...

– Обиделся? Вот дурачок, не обижайся. Я знала, что ты можешь обидеться, надо было сразу тебе сказать. Бедный дурачок прилетел на день раньше – подвиг, можно сказать, совершил, а девушка ему не дала. Вот ведь сука, правда?

– Значит, ты тоже обиделась? – сказал я примирительно. Конечно, она была права и я вел себя как идиот.

– Нет, – она взяла меня за руку, – я просто хотела, чтобы ты понял. Ты понял. Теперь все нормально.

– Я понял. Не сердись.

– И ты. Просто чуть-чуть уважения друг к другу, и все будет хорошо.

– Все, все, успокойся, я понял. – И тут она встала со стула, обошла столик и при всех поцеловала меня.