Год мертвой змеи

Что сделает товарищ Йен-чан-чун Су-линг-ян[2] Пэн Дэ-хуай, потеряв две трети или даже половину сил и средств под первым атомным ударом, Разуваеву, как реалисту до мозга костей, было совершенно понятно: он немедленно выведет добровольцев с территории Кореи. Почему — понятно тоже.

Сражение на пороге собственного дома и за выживание собственной страны немедленно станет для него, как и для любого нормального человека, наиболее приоритетным. Возможно, Дэ-хуай оставит какой-то номинальный контингент для партизанской войны — хотя бы просто для того, чтобы сохранить уважение к себе у тех корейцев, кто не способен понять значимость для них выживания Китая как независимого государства.

Что сделает Ким Ир Сен после того, как остатки войск КНД уйдут, а обугленные по живому остатки его собственных регулярных частей во второй раз покатятся от искромсанной линии фронта на север — к горам, за массивы которых можно хотя бы попытаться зацепиться? И на этот вопрос ответ также может быть только один. Ким Ир Сен, человек достаточно неглупый, немедленно начнет переговоры о прекращении войны с теми, кто захочет с ним говорить.

Другой вопрос, что пошедшие на подобный шаг американцы будут прекрасно понимать, что, когда атомные бомбы упадут, никакие переговоры им нужны уже не будут, проблему Кореи они решат чисто военным путем, окончательно и навсегда. Это будет отличным уроком для тех азиатских государств, народы и правительства которых еще не осознали, что шутки кончились, — существования ни одного просоветского режима вне собственно Восточной и Центральной Европы они больше не допустят. И даже если Ким Ир Сену выстрелят в затылок его собственные боевые соратники и по отработанной немцами в 1944 году схеме заявят, что теперь они всецело за демократию и свободу в тех рамках, каковые им соблаговолят предоставить, только не бейте… Нет, и это тоже им уже не поможет. Возможно, кого-то из таких шустрых действительно оставят на номинальной должности, создав очередную марионеточную страну, типа Манчжоу-Го, — но это максимум.

Теперь дальше… Поглядывая на дома, мелькающие в окнах несущей его по Москве машины, генерал пожевал нижнюю губу и покосился на затылок адъютанта-капитана, боящегося пошевелиться на переднем сиденье. Этот адъютант был у него сравнительно новый, но он уже научился немного понимать корейский, и гораздо лучше — понимать самого генерала в те минуты, когда от корейского и китайского языков того уже тошнило. Наверняка это известно и Сталину, как известно ему и то, что генерал-лейтенант В.Н. Разуваев ни разу не позволил кому-то напомнить себе о своих старых ошибках. Возможно, это и предопределило выбор Вождя в свое время — поставить на потенциально звездную должность человека, не боящегося вспоминать о своих военных просчетах, за которые заплачено солдатской кровью. В какой-то степени это было даже полезно. Теперь генерал прекрасно знал границы своей удачливости и своей компетентности. Он не обладал агрессивностью Жукова, тонкостью Конева, невероятной, граничащей чуть ли не с ведьмачеством интуицией Батова. Но он был цепок и умел, и это уже само по себе было много.

— Подъезжаем, Владимир Николаевич, — повернулся к нему на мгновение капитан.