Год наших падений (ЛП)

Пару часов спустя он ответил. Не надо. Наркоз это круто. Меня можно не навещать, но если вдруг соберешься, то принеси еды.

Я: Какой еды?

Хартли: ОМГ, да любой. Больничная еда похожа на рвоту.

Я рассмеялась, потому что это была чистая правда.

***

Когда я просунула голову в больничную палату Хартли, то первым, что бросилось мне в глаза, было его перебинтованное колено, лежащее на аппарате, который то сгибал его, то разгибал.

– Весело тут у тебя. – По крайней мере, огромный гипс с него сняли. Остался только второй, поменьше, у него на ступне.

– Ага. Веселее, чем в Диснейленде. – Хартли повернул голову и выдал мне слабое подобие улыбки. Он был одет в больничную сорочку, а к его руке была прикреплена трубка капельницы.

Я поборола дрожь – настолько все это было знакомо.

– Извини, – сказала я. – А зачем вообще нужна была операция?

Он опять откинулся на подушки.

– Тренер по хоккею решил показать меня своему любимому ортопеду. И тот сказал, что с винтами оно заживет быстрее.

– Но… это же хорошо, разве нет?

Он пожал плечами.

– Хорошо для коленки. Но лодыжка, что с ней ни делай, быстрее не заживет. Так что я пытаюсь понять, что изменилось – кроме того факта, что теперь у меня есть стальные части тела.

– Будешь звенеть в металлодетекторах. – Я заехала подальше в палату. – Ничего, что я пришла? Я всегда ненавидела посетителей.

Хартли приподнял голову.

– Почему? Что ты имеешь против людей, которым ты нравишься?

– Не хотела, чтобы они видели меня такой, вот и все. Было так унизительно лежать на спине, немытой и практически голой, если не считать маленького хлопкового халатика.

– Тут мы с тобой различаемся, – сказал Хартли, склонив голову набок. – Меня отсутствие душа вполне устраивает. И нагота тоже.

Я выудила из рюкзака белый бумажный пакет.

– Что ты мне принесла?

– Итальянский сэндвич и чипсы. И «гаторейд».

– Я уже говорил тебе, что ты прекрасна?

– Каждый раз, когда я предлагаю тебе еду.

– Точно. Давай сюда. – Он протянул руку, и я передала ему пакет.

Потом посмотрела на капельницу и на поступающие ему в руку лекарства.

– Тебе вообще можно есть?

– Какая разница? Я умираю от голода. – Он развернул сэндвич и откусил от него. – М-м-м… – протянул он. – Красота.

– Я или сэндвич?

– Вы оба. – Он откусил еще. – Каллахан? Сколько времени ты пролежала в больнице?

От этого вопроса все у меня в груди сжалось. Несчастный случай не относился к вещам, которые мне нравилось обсуждать.

– Шесть недель.

У него округлились глаза.

– Это слишком долго для того, чтобы питаться реально кошмарной едой.

Я кивнула, хотя плохая еда не входила даже в первую десятку причин, по которым я не любила больницы.

– Сколько школы ты пропустила?

– Три месяца. Вернулась на последние пару недель. К счастью, я рано подала документы в Хакнесс. Так что письмо о зачислении пришло до несчастного случая.

– Но ты выпустилась со всеми?

– Как только я отправилась на реабилитацию, школьный округ прислал мне репетитора.

– Сурово.

– Разве? – Я вздохнула. – Все равно мне больше нечем было заняться. Уж лучше решать уравнения, чем просто сидеть целыми днями и думать. – Я указала на его колено. – Хочешь сказать, ты бы не предпочел прямо сейчас оказаться на экономике?

Он задумался.

– Да, но только если бы мне разрешили оставить сэндвич. – Он открыл пакет с чипсами и предложил их мне. Я взяла одну, и какое-то время мы молча хрустели. – Каково это было? Вернуться в школу в инвалидной коляске.

Я вздохнула.

– Ты всерьез собираешься заставить меня говорить на эту тему?

Он широко раскинул руки.

– Ты не обязана. Но ты же не откажешь больному…

– Это было именно так ужасно, как ты себе представляешь. Все, конечно, были со мной очень-очень милы, но легче от этого не становилось ни вот настолько. Я убивала любой разговор. Стоило мне подъехать, как люди мигом прекращали обсуждать то, что они обсуждали – выпускной или что-то еще. Им казалось, что при мне этого делать нельзя.

Минуту Хартли молчал.

– Нда. Фигово… А тебе обязательно было возвращаться?

– Нет… но дома было еще тоскливей. Родители все время были на нервах, и я подумала, что если вернуться в школу, то они смогут, ну, изводить себя немного поменьше. Мне было тошно находиться у них под микроскопом. – А теперь по-настоящему затошнило от этой беседы. – Дана сейчас тоже себя изводит. Завтра вечером станут известны результаты прослушивания.

Хартли опять слабо мне улыбнулся.

– Да? Если завтра меня выпустят из этой тюряги, то я зайду посидеть вместе с вами. Ну, и конечно сыграем с тобой пару матчей в хоккей.

– Непременно, – согласилась я.

***

На следующий день, вернувшись около девяти вечера из библиотеки, я увидела, что дверь в комнату Хартли открыта. Я заглянула к нему и обнаружила, что он сидит с подставленным под ногу стулом у себя на кровати.

– Привет, Каллахан, – сказал он и, вырвав из блокнота листок, смял его в шарик.

– И тебе привет. – Окинув его внимательным взглядом, я отметила бледность лица и усталость в глазах. – Ты неважно выглядишь.