Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

«Мои дорогие Катарина и Альваро! Как, должно быть, вы уже знаете, я умер. Мне очень жаль, что всё сложилось именно  так, а не иначе. Я виноват. Простите.

Я помню о вас всегда.

С любовью – дон Текило Альтиста.

P. S. Может быть, еще встретимся?»

Ла-Фризе. Два дня спустя

Дверь скрипнула.

- Пожалуйте, сударыня, - вежливым баском пророкотал стражник. – Сейчас вам фонарь поставлю. Уж не обессудьте, если крысу увидите. Бегают, сволочи… Проходите. Только близко к нему не подступайте, ладно?

- Благодарю вас, любезный.

Стражник, пришаркивая стоптанными сапогами, вышел.

Донна Катарина сделала несколько шагов и остановилась напротив сеньора Леокадия.

Два дня в тюрьме не пошли ему на пользу, а тусклый свет фонаря только усиливал негативные штрихи образа бывшего друга семьи Альтиста.  Черные прилизанные волосы превратились в нечто паклеобразное, щеки почернели от щетины, рубашка засалилась, кое-где порвалась, показывая очень бледное жилистое тело.

- Любуетесь, донна? – наконец, не выдержал молчания женщины Леокадий. Пошевелился, пытаясь устроиться удобнее на куче соломы, сложенной у стены – любуйтесь на роскошь гостеприимной городской тюрьмы! Леокадий случайно дернул за железную цепь, которой Ломас – мерзкий предусмотрительный ублюдок! – приказ приковать его за левую руку. Ну, ничего. Стоит Леокадию выйти из этой камеры – ужо Ломас получит свое! Получит, обязательно получит! – Ну и как, таким я нравлюсь вам больше?

- Нет. Напротив, - ответила донна Катарина. Покусала губы, видимо, подбирая слова и, наконец, собравшись с духом, продолжила: - Я пришла сказать, что с Альваро всё в порядке. После того, как вы… - Катарина запнулась. Снова собрала всё свое мужество, непроизвольно скользнула пальцами по бусинам зажатых в ладонях четок и продолжила: - После того, как вы его ранили, случилась небольшая лихорадка, но лекарь сумел с ней справиться. Сегодня Альваро лучше, и я думаю, что через неделю мы можем забыть об этом инциденте.

- Я рад, - коротко ответил Леокадий. Катарина будто ждала – и именно этих слов:

- Вы рады? Вы говорите правду? Вы переживали из-за мальчика?

- Я переживал из-за вас, моя прекрасная донна. Правда, - протянул правую руку Леокадий, и Катарина сделала шаг навстречу. – Смерть мальчишки расстроила бы вас, а я хочу видеть вас счастливой…

- Вот как? Значит, вы не думали всерьез убивать его! О, а я, глупая, так боялась…

- Не бойтесь меня, Катарина! – с ласковой теплой нотой в голосе ответил Леокадий. Присутствие красивой женщины, ее аромат, ее тепло пьянили, как самое лучшее вино: - я готов ради вас на всё! Поймите, на всё! Подумаешь, убийство!

Последняя фраза была лишней – Леокадий подумал об этом только после того, как увидел, как побледнела его прекрасная донна. Побледнела, непроизвольно сжала четки в кулак, но не ушла.

- И вы готовы исправиться? Забыть о своих преступлениях и встать на путь истинный?

- О, да! легко!

Леокадий пожирал глазами Катарину, думая о том, что еще не всё потеряно. Не так-то легко забыть годы, в течение которых она доверяла старинному приятелю своего отвергнутого мужа беззаветно, не так-то просто начать жить своим умом – после того, как одиннадцать лет всё делала по его, Леокадия, подсказке. Да, она будет принадлежать ему!

А с мальчишкой Леокадий разберется при первом же удобном случае.

- Тогда поклянитесь, что вы говорите правду. Что вы действительно раскаиваетесь в своих грехах и больше никогда – никогда! – не совершите злодеяний. Возьмите мои четки, - протянула донна Катарина нитку крупных, неровных деревянных бусин. – Возьмите и повторяйте за мной: я, Леокадий Суарес…

-  Суарес… - эхом отозвался мужчина, надевая, как его и просили,  на запястье деревянные и сжимая бусины в кулаке. Вот уродство эти «бусики»! Только идиотке Жанне под стать… Ничего, он быстро найдет донне Катарине что-нибудь в соответствии со своим вкусом…

- …даю обещание вести праведную жизнь…

- жизнь…

-… не чиня препятствий и зла окружающим…

- окружающим…

- … ни делом, ни словом, ни мыслью. В доказательство чего вверяю…

- вверяю…

- … свою душу милостивому Богу…

- душу…

- … И пусть он судит меня по справедливости…

- Пусть судит меня…  А-аа!!! – закричал Леокадий. Закричал страшно, каким-то звериным, утробным криком, который вызвал переполох у стражников. Люди забегали, загремели ключами, отпирая дверь.

Донна Катарина расширившимися от ужаса глазами смотрела, как четки вспыхнули огнем, который мгновенно охватил руку Черного Лео. Леокадий кричал от жуткой боли; стражники суетились и бестолково толкались в камере, пока один из них не догадался вылить на узника ведро… кхм, не воды.

- Что здесь происходит? Сеньор Леокадий опять устроил дебош? Или мы недостаточно хорошо его обыскали, и он снова откуда-то достал ножик и начал нападать на сторожей? – деловито осведомился, появляясь на пороге камеры,  Ломас. Ему, по мере сил, объяснили. Донна Катарина, постукивая зубами от страха, показала на обугленные бусины.