– Не понял? – переспросил Лейхтен. – Кажется, до тебя не дошло, сынок. Мы не обязаны отпустить отсюда тебя или твоих друзей. На самом деле большинство тех, с кем я работаю, резко против этого. Оракул нарушил мировой порядок тысячами способов в большом и в малом. Люди тебя боятся, а ты этим страхом пользуешься. Кто тогда Оракул? Кто ты в глазах закона, Уилл Дандо? Террорист!
Он помолчал, чтобы его слова дошли.
– Ты слыхал о тайных тюрьмах, о которых говорят правозащитники и журналисты? Центры задержания в пустынной местности, и ни одна собака не знает, что там творится? Так вот, это правда. Целиком и полностью. У нас их достаточно, и правила говорят, что мы тебя там можем держать сколько захотим. Очень сомнительно, чтобы такой человек, как ты, снова увидел дневной свет.
Оракул продолжал улыбаться, и это нервировало.
Дандо только что услышал, что все его предсказания – подстроенная чушь, и если судить по записи интервью, которое он давал этой симпатичной черной репортерше, ему ничего неизвестно такого, что этому противоречило бы. Его друзья под стражей там, в коридоре, и он не может не думать, что их возьмут в заложники, чтобы сделать его сговорчивым. Он в самом центре базы морской пехоты США. Исчезнуть он может быстрее, чем успеет чихнуть.
А он улыбается.
– Он слушает? – спросил Оракул.
– Слушает? – переспросил Лейхтен. – Что ты…
– Да нет, наверняка смотрит. Через вот это. Красная лампочка не погасла ни разу. – Он показал на видеокамеру. – Я ему должен одну вещь сказать, – продолжал Дандо. – Ему, а не тебе. И это ему захочется услышать, можешь мне поверить. Оракул не лжет.
Лейхтен не шевельнулся. А Оракул на той стороне стола был абсолютно хладнокровен.
– У тебя десять секунд, – сказал Дандо. – А потом я скажу это вслух, прямо здесь. Он это услышит, но услышат и все остальные.
Он показал рукой на морпехов и агентов секретной службы и начал обратный отсчет от десяти.
– Сынок, – сказал Лейхтен. – Не знаю, что ты вздумал, но ты не в том положении, чтобы угрожать. Здесь только ты и я, никто за нами не наблюдает.
Оракул прервал счет и неприязненно взглянул на Лейхтена.
– Вот только еще раз назови меня «сынок». Пять.
– Четыре.
– Три.
Лейхтен понял слишком поздно, что это действительно судьбоносный момент, в этом занюханном конференц-зале на военной базе в Виргинии. В этот момент возникает будущее, принимая новую форму.
– Два.
Он будет присутствовать. Будет свидетелем. Все его решения, все жертвы… они купили для него такое право. Но в конечном счете это будущее принадлежит Оракулу.
Он подался вперед и нажал кнопку интеркома в середине стола.
– Сэр, с вами хочет говорить один человек.
Пауза. Долгая, тяжелая пауза.
– Пришлите этого человека, – ледяным голосом сказал в спикере президент. – Одного.
Оракул встал с довольным лицом. К нему с двух сторон подошли агенты секретной службы. Лейхтен смотрел им вслед, когда они сопровождали выходящего из комнаты Уилла Дандо.
Лейхтен остался на месте. Морпехи тоже оставались в комнате – наверное, и они не знали, что делать, – но у него не было интереса с ними говорить.
Прошли пять долгих безмолвных минут.
Открылась дверь, и в конференц-зал вошел Оракул, а за ним – Дэниел Грин, президент Соединенных Штатов. Лейхтен вскочил.
– Что с вами, сэр? – спросил он.
Вид у президента был очень, очень нехороший. Обычно он лучился румяным здоровьем, а сейчас кожа блестела восковой бледностью, ущельями выступили морщины на лбу и на щеках. Глаза блуждали.
– Отпустите их, – сказал президент тусклым голосом. – Отвезите их домой и оставьте в покое.
– Сэр… вы уверены? – спросил Лейхтен. – Это нельзя делать, план был совсем другой, господин президент! Вы же знаете, что…
– Отпустить их, черт побери! – взревел Грин.
Мертвая желтизна ушла с его лица, сменилась выражением ярости и отчаяния. Лейхтен никогда не видел, чтобы президент так выходил из себя – даже наедине, за закрытой дверью.
Он глянул на Оракула – тот стоял в стороне, сложив руки на груди, очень собой довольный.
– Ну вот, – сказал Уилл Дандо. – Кажется, вопрос решен.
Глава 33
Джонас Блок сидел в углу гардеробной и смотрел, как его преподобие общается с противоестественно терпеливыми дизайнерами. Брэнсон только что отверг четвертый представленный ему вариант убранства стола для обеда, широкая телетрансляция которого намечалась на 23 августа.