Год под знаком гориллы

У этих антилоп рождается один детеныш. В течение нескольких дней после рождения он остается спрятанным в густых зарослях. В день Нового года мы с Кей пробирались сквозь путаницу ежевики и высокого кустарника, окаймляющих луг Рукуми. Здесь мы нашли крохотного дукера, вероятно, родившегося менее недели тому назад. Дрожа, он двинулся на подгибающихся ножках и заблеял, как овца. 30 апреля я услышал те же звуки высоко на склоне горы Микено и после тщательных поисков нашел под кустом детеныша дукера. Он совершенно промок под только что прошедшим дождем и сильно дрожал. Детеныш был очень мал, возможно не более трех дней от роду: у него были еще мягкие копытца, под животом болтался остаток пуповины. Позже, когда детеныши подрастают, они ходят вместе с матерью. Полувзрослые дукеры рядом со взрослыми особенно часто встречаются в апреле и мае.

Во время пребывания в Африке мне особенно хотелось понаблюдать за различными видами низших обезьян, чтобы иметь возможность сравнивать их поведение с поведением горилл. Но лишь кандтовские мартышки (Близкая к диадемовым кандтовская мартышка (Cercopithecus mitis candi Matschie 1905), по словам Даниэля Жиро Эллиота, «исключительно красива и отличается от всех прочих форм рода мартышек» (Daniel Jiraud Elliot, 1912, A review of the Primates, New York, vol. 2, p. 372).), близкие родственники голуболицых, были обычны на этих высотах. Особенно часто встречались они в бамбуковой зоне вулканов Вирунга. Эти обезьяны одни из самых красивых, которых я видел. Кандтовские мартышки величиной с кошку, у них золотисто-оранжевое тело и черные ноги, плечи и макушка.

В последних числах марта в зарослях бамбука на склонах горы Мухавура мы несколько дней наблюдали за стадом из тридцати трех мартышек. На рассвете самцы, самки и молодые обезьяны начинали кормиться на гибких, качающихся верхушках бамбука. Они притягивали к себе листья, быстро их обкусывали, а затем присаживались и жевали. Иной раз, чтобы достать сочные молодые листья, они повисали вниз головой, держась только задними ногами. После окончания утренней кормежки обезьяны чистили себя и друг друга, а детеныши прыгали и играли вокруг них. Когда пролетала большая хищная птица, одна из мартышек издавала звучное, гудящее «брум-брум-брум», другие подхватывали этот крик, и он эхом отдавался на склонах. Однако от крылатого хищника обезьяны не прятались. В районе седловины горы Високе-Сабинио я натолкнулся на стадо кандтовских мартышек примерно штук в шестьдесят. Когда я к ним приблизился, они разбились на два отряда и кинулись в противоположных направлениях. Но обычно попадались стада не столь многочисленные, всего от пяти до двадцати голов в каждом из них. Хотя эти обезьяны встречаются главным образом в бамбуковых лесах и их основная пища — листья и молодые побеги бамбука, некоторые мартышки, бродящие в одиночку или парами, время от времени поднимаются выше, в леса хаге-нии. Около Кабары я видел или слышал их двенадцать раз. Мартышки часто выдают свое присутствие отрывистым «тшио», звуком, означающим, что они чем-то обеспокоены. Иной раз я спугивал их с земли или низких кустов, где они кормились на плетях подмаренника или поедали цветы вернонии. Однажды мы с Кей отправились высоко в горы, к границе с Руандой, чтобы навестить VIII группу. Мы взобрались на развилку дерева, и Кей устроилась в брошенном гнезде гориллы. Сами гориллы отдыхали на склоне примерно в сорока ярдах от нас. Кандтовская мартышка промчалась через кусты на высоте футов десяти над их головами, а другая закричала вдали, но гориллы не обратили на них ни малейшего внимания.

Иногда после утра, проведенного в наблюдении за гориллами, когда ярко сияло солнце, а горы четко вырисовывались в чистом небе, мы с Кей бродили по нашему лугу, приглядываясь и прислушиваясь к окружающему, или занимались хозяйством. Кей стирала, а я сидел у порога, смазывая жиром башмаки и купаясь в лучах солнца, столь редкого в Кабаре. Андреа и сторож заповедника, расстелив свои одежды на траве, лежали, куря и болтая, а вокруг нас бродили куры, кудахтали и копались в земле.

Проклятьем нашей жизни была печка. Она не имела заслонки. Дрова, которые мы жгли, были пропитаны смолой, и печная труба вечно была забита черной, хрупкой сажей. Поэтому дрова только тлели, не давая тепла. Одной из наших постоянных забот была разборка и чистка печки.