Год полнолуний

— Этого еще не хватало… Просто покажи дорогу.

— Слушаюсь, Создатель. — Селянин выскочил под дождь и мелкой трусцой побежал вперед.

Олег взглянул на небо. Тучи висели над самыми крышами и старательно «сливали воду». Первые, самые густые, потоки уже схлынули, но капли размером с виноград продолжали трудолюбиво стучать по лужам. Рядом вырос Дьявол, накинул Олегу на голову полу своего толстого, пахнущего дымом плаща, и они вместе вышли из дверей.

Домишко мужичка не представлял из себя ничего особенного — маленькие окна, закопченные стены. В горнице стол, пяток грубых табуретов, обитый железными полосами сундук. В дальнем от входа углу, каковой на Руси принято называть «красным», высокая двуспальная кровать, которую лихорадочно перестилала дрожащими руками бледная толстушка.

— Сейчас Рита ужин соберет, — заискивающе сообщил селянин.

— Ужина не надо, — предупредил Олег.

Дьявол целенаправленно устремился к противоположной от кровати стене и с интересом обнюхал неказистый кусочек дерева, лежащий на застеленной белым полотенцем полочке.

— Сандаловое дерево? Для отпугивания нечистого? Купцы из Хелены дерут за него три шкуры… — Дьявол повернулся к хозяину дома:

— Не помню, чтобы уделял тебе особо много внимания.

— Смилуйся, Создатель! — упал на колени селянин. — Отведи свою кару! Если я прогневал тебя, возьми мою жизнь, но пощади нашего сына…

— Я ничего не понимаю… — отступил от него Олег.

— Пятеро у меня было, Создатель, пятеро! — На глазах мужичка появились слезы. — Три девочки, двое сыновей. Бесследно все исчезли… Остался последний… За что эта немилость, Создатель? Чем я провинился перед тобой?

— Наверное, ты любил звать их по имени, — спокойно предположил Дьявол.

— Четверо детей, Создатель… — Селянин, не стесняясь, плакал. — Это больно… Я пережил столько боли, что искупил любую вину, Создатель… Прости меня. Возьми мою жизнь, но оставь сыну.

— Может, хоть ты объяснишь, в чем дело? — Олег повернулся к Дьяволу.

— Это жизнь, Создатель, — ответил слуга.

— Это не жизнь, это муки и страдание. — Женщина опустилась на колени рядом с мужем. — Прости наши грехи, Создатель, отведи свой гнев или обрушь его на нас. Пощади сына…

— Этот мир прекрасен, Создатель, — негромко, но уверенно заговорил Дьявол. — В нем распускаются нежные цветы, пасутся красивые олени, живут изящные пантеры. Но если запретить пантерам охотиться на оленей, изящества не будет, если запретить оленям есть цветы, не станет красоты… Если из мира исчезнут боль и смерть, горе и страдания — он превратится в пустыню.

— Нет! — закричал мужичок. — Не верь ему, Создатель, не верь! Это боль превращает мир в пустыню, а не радость! Счастье — вот что позволяет расцветать красоте! Не верь Дьяволу, у него черные мысли, черные слова!

— Позови своего сына, — приказал Дьявол.

— Пощади, Создатель! — взмолился перепуганный отец.

— Позови, не бойся, — успокоил его Олег. — С ним ничего не случится.

Проситель поднялся с колен, прокрался к двери, косясь на Дьявола, и громко позвал:

— Артур, иди сюда!

— Вот так, — сообщил Олегу слуга, — он орет во всю глотку, а я виноват.

— Ну так и что? Казнить его теперь за это?

— Да зачем он мне нужен? — пожал плечами Дьявол. — Просто сами на неприятности напрашиваются. Да еще не слушают, когда им это довольно внятно объясняют.

Артур оказался самым обыкновенным мальчишкой лет пятнадцати. Русый, как отец, упитанный, как мамочка. Родители поставили его на колени между собой и заискивающе смотрели на Олега.

— Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь произошло, — сообщил Олег Дьяволу.

— Все в твоей воле, Создатель, — ответил слуга, завернулся в плащ и вышел под дождь.

Обрадованные селяне кинулись целовать Создателю ноги.

— Все, хватит, — брезгливо поморщился Олег. — Оставьте меня. Я хочу спать.

— Благодарим тебя, Создатель, благодарим… — И те, не переставая кланяться, выскочили из дома.

Олег облегченно вздохнул, сел на постель. Сероватое белье попахивало гнильцой, жесткий соломенный тюфяк сбился в комки. Пожалуй, приятнее было бы спать в каком-нибудь стогу. Но на улице продолжался дождь…

* * *

Антонина Митрофановна с громадным изумлением наблюдала, как сын, пользуясь выходным днем, наводил порядок у себя в комнате. Еще больше ее удивление возросло, когда Саша пропылесосил пол, а уж когда он начал мыть окна, поняла, что кровинушка ее, плоть от плоти, сошел с ума.

— Сбрендил, ей-богу сбрендил, — ехидно причитала она. — Может, аспиринчику выпьешь?

— Некогда.

— Что, и пол на кухне будешь мыть? А корвалольчику?

— Мам, тебе что, жалко, если я пол помою?

— Нет, для родного сына мне ничего не жалко. Но только я подобное старание впервые за двадцать шесть лет вижу.

— Могу я помыть пол хоть раз в четверть века?

— Да хоть каждый день! — Антонина Митрофановна потопталась в дверях кухни и наконец не выдержала:

— Это что же за зазноба тебя так цепанула?

— С чего ты вдруг взяла? — попытался Саша увильнуть от ответа.

— Вилка у меня сегодня на пол упала. Стало быть, не миновать гостей женского полу. А уж если сынок взялся полы мыть… Я ее хоть знаю?

— Нет, мама, не знаешь.