Тоби возвращается на кухню и выливает остатки теплой воды в тазик: нужно снять измочаленные перья и блестки. Тоби несет тазик, ножницы, мыло и стопку розовых полотенец в комнату Рен, отгибает край простыни и начинает срезать запачканный наряд. Под перьями оказывается не ткань, а что-то другое. Оно растягивается. Почти как кожа. Там, где наряд прилип, Тоби его отмачивает, чтоб легче отделялся. В паху вырван кусок. Ужас, думает Тоби, жуткое зрелище. Надо будет сделать компресс.
На шее потертости – несомненно, следы веревки. Гноится, как оказалось, глубокий порез на левой ноге. Тоби очень осторожна, но Рен морщится и кричит.
– Больно, как еб твою мать! – говорит она. Потом ее тошнит выпитой водой.
Смыв с тела грязь, Тоби начинает промывать рану.
– Как это случилось? – спрашивает она.
– Не знаю, – шепчет Рен. – Я упала.
Тоби промывает порез и мажет его медом. В меде – природные антибиотики, говаривала Пилар. Где-то в салоне красоты должна быть аптечка.
– Лежи спокойно. Ты же не хочешь, чтоб у тебя началась гангрена.
Рен хихикает.
– Тук-тук, – говорит она. – Ганг. Рена.
Наконец грязный костюм содран, Рен вымыта губкой.
– Я дам тебе отвара Ивы с Ромашкой, – говорит Тоби. И Мака, думает она. – Тебе нужно поспать.
Тоби думает, что Рен лучше лежать на полу, чем на столе. Она устраивает гнездо из розовых полотенец, осторожно укладывает туда Рен и добавляет пару лишних полотенец, потому что Рен не дойдет до туалета, слишком слаба. Она горячая, как печка.
Тоби приносит отвар Ивы в стаканчике. Рен глотает, двигая горлом, как птичка. Ее не тошнит.
Опарышей пока рано использовать. Для этого Рен должна быть в сознании и слушаться приказов, например – не чесаться. Первым делом надо сбить ей температуру.
Пока Рен спит, Тоби роется в запасе сухих грибов. Выбирает те, что укрепляют иммунитет: рейши, майтаки, шиитаки, трутовик березовый, трутовик настоящий, чжу линь, ежовик, кордицепс. Заливает кипятком, чтобы разбухли. Потом, после обеда, готовит грибной эликсир – варит на слабом огне, процеживает, остужает – и дает Рен тридцать капель.
В комнатке воняет. Тоби приподнимает Рен, перекатывает на бок, вытягивает из-под нее грязные полотенца, вытирает ее. Все это она делает в резиновых перчатках: если у Рен дизентерия, Тоби совершенно не хочет ее подхватить. Тоби ровненько расстилает чистые полотенца и перекатывает Рен обратно. Руки Рен болтаются, голова безвольно свисает; она что-то бормочет про себя.
Ну и работенка предстоит, думает Тоби. А когда Рен оправится – если оправится, – на запас еды будут претендовать два человека вместо одного. Значит, еды хватит на вдвое меньший срок. Того, что осталось. А осталось не так много.
Может, лихорадка победит. И Рен умрет во сне.
Тоби думает о порошке из «Ангелов Смерти». Много не понадобится. Рен так слаба, что хватит самой малости. Прекратить ее мучения. Помочь ей упорхнуть на белоснежных крыльях. Может быть, так будет милосерднее. Блаженнее.
Я недостойный человек, думает Тоби. И как такое только в голову придет. Ты знала эту девушку еще ребенком, она пришла к тебе за помощью, она имеет полное право тебе доверять. Адам Первый сказал бы, что Рен – драгоценный дар, посланный Тоби, чтобы дать ей возможность проявить самоотверженность и заботу о других, высшие качества, которые так старались воспитать в ней вертоградари. Сейчас, в данный момент, Тоби как-то сложно принять такой взгляд на вещи. Но придется приложить усилия.
Рен вздыхает, стонет, машет руками. Ей снится что-то плохое.
Темнеет. Тоби зажигает свечу, садится рядом с Рен и слушает ее дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох. Пауза. Вдох. Затем выдох. Ритм рваный. Время от времени Тоби щупает лоб девушки. Кажется, жар чуть-чуть спал? Где-то в здании есть термометр. Утром Тоби его поищет. Она считает пульс Рен: слабый, неровный.
Тоби задремывает в кресле и в следующий, как ей кажется, момент просыпается в темноте, пахнущей горелым. Она включает заводной фонарик: свеча упала, и уголок розовой простыни Рен тлеет. К счастью, простыня оказывается мокрой.
Какая чудовищная глупость, думает Тоби. Больше никаких свечей. Только когда у меня сна ни в одном глазу.
Утром Рен на ощупь прохладнее. Пульс окреп, и она даже может сама удержать двумя дрожащими руками чашку теплой воды. Сегодня Тоби кроме меда и соли положила туда мяту.
Как только Рен снова засыпает, Тоби утаскивает грязные простыни и полотенца на крышу, чтобы постирать. Она взяла с собой бинокль, и, пока белье отмокает, Тоби озирает окрестности салона.
Свиньи – вдали, в юго-западной части луга. Две париковцы, голубая и серебряная, тихо пасутся рядышком. Львагнцев не видно. Где-то лают собаки. Над местом погребения свиньи хлопают крыльями грифы.
– Пошли вон, археологи, – говорит Тоби.