Год потопа

В конце проулка рядом с клубом «Хвост-чешуя» был небольшой квадратный двор, где стояли контейнеры для мусора – приемник углеводородного сырья для мусорнефти и все остальные. Потом был дощатый забор, а по другую сторону забора – пустырь, где когда-то был дом, но потом сгорел. Теперь на пустыре осталась только жесткая земля с кусками цемента, обугленных досок и битого стекла и сорняки.

Иногда тут околачивалась плебратва; они бросались на нас, когда мы выливали вино к себе в ведерки. Плебратва дразнилась: «Вертячки, вертячки, на жопе болячки!» – вырывали у нас ведерки и убегали с ними или выливали нам на голову. Однажды такое случилось с Бернис, и от нее потом долго разило вином.

Иногда мы приходили сюда с Зебом – на «открытый урок». Зеб говорил, что этот пустырь – самое близкое подобие луга, какое можно найти в нашем плебсвилле. Когда Зеб был с нами, плебратва нас не трогала. Он был как наш собственный ручной тигр: добрый к нам, грозный для всех остальных.

Однажды мы нашли на пустыре мертвую девушку. На ней не было ни волос, ни одежды: только горстка зеленых чешуек еще держалась на теле. «Наклеенные, – подумала я. – Или что-то в этом роде. В общем, они на ней не растут. Значит, я была права».

– Может, она тут загорает, – сказал кто-то из мальчишек постарше, и остальные мальчишки захихикали.

– Не трогайте ее, – сказал Зеб. – Имейте хоть каплю уважения! Сегодня мы проведем урок в саду на крыше.

Когда мы пришли сюда на следующий открытый урок, девушки уже не было.

– Спорим, ее пустили на мусорнефть, – шепнула мне Бернис.

Мусорнефть делали из любого углеводородного мусора – отходов с бойни, перезрелых овощей, ресторанных отходов, даже пластиковых бутылок. Углеводороды отправлялись в котел, а из котла выходили нефть, вода и все металлическое. Официально туда нельзя было класть человеческие тела, но дети шутили на этот счет. Нефть, вода и костюмные пуговицы. Нефть, вода и золотое перо от авторучки.

– Нефть, вода и зеленые чешуйки, – шепнула я в ответ.

Сперва мне показалось, что на пустыре никого и ничего нет. Ни пьяниц, ни плебратвы, ни голых мертвых женщин. Аманда отвела меня в дальний угол, где лежала бетонная плита. У плиты стояла бутылка сиропа – пластиковая, из тех, которые можно выдавить до конца.

– Смотри, – сказала она.

Ее имя было написано сиропом на плите, и куча муравьев пожирала его, вокруг каждой буквы образовалась черная кайма из муравьев. Так я впервые узнала имя Аманды – оно было написано муравьями. Аманда Пейн.

– Скажи, круто? Хочешь написать свое?

– Зачем ты это делаешь? – спросила я.

– Потому что здорово получается, – объяснила она. – Пишешь всякое, а они съедают. Ты появляешься, потом исчезаешь. Так тебя никто не найдет.

Как я поняла, что в этом есть смысл? Не знаю, но как-то поняла.

– Где ты живешь? – спросила я.

– О, там и сям, – небрежно ответила Аманда. Это значило, что на самом деле она нигде не живет: ночует где-нибудь в пустующем доме, а может, и еще чего похуже.

– Раньше я жила в Техасе, – добавила она.

Значит, она беженка. Беженцев из Техаса было много, особенно после того, как там прошли ураганы и засухи. Большинство беженцев были нелегалами. Теперь я понимала, почему Аманде хочется исчезнуть.

– Хочешь, пойдем к нам жить, – сказала я. Я этого не планировала – как-то само получилось.

Тут в дырку забора пролезла Бернис. Она раскаялась, пришла за мной, но теперь я в ней не нуждалась.

– Рен! Что ты делаешь! – завопила она. И затопала к нам по пустырю с типичным для нее деловым видом.

Я поймала себя на мысли, что у Бернис большие ноги, а тело слишком квадратное, и нос чересчур маленький, а шея могла бы быть подлиннее и потоньше. Как у Аманды.

– Это твоя подруга, надо думать, – улыбаясь, сказала Аманда.

Я хотела ответить: «Ничего она мне не подруга», но не отважилась на такое предательство.

Бернис, вся красная, подбежала к нам. Она всегда краснела, когда злилась.

– Пошли, Рен, – сказала она. – Тебе нельзя с ней разговаривать.

Она заметила браслет с медузами, и я поняла, что ей так же сильно хочется этот браслет, как и мне.

– Ты – порождение зла! – сказала она Аманде. – Ты – из плебратвы!

И схватила меня под руку.

– Это Аманда, – сказала я. – Она пойдет к нам и будет жить со мной.

Я думала, что у Бернис случится очередной приступ ярости. Но я смотрела на нее каменным взглядом, словно говоря, что не уступлю. Упорствуя, она рисковала потерять лицо перед незнакомым человеком, так что она лишь молча смерила меня глазами, что-то рассчитывая в уме.

– Ну хорошо, – сказала Бернис. – Она поможет тащить вино для уксуса.

– Аманда умеет воровать, – сказала я Бернис, пока мы тащились обратно в «Велнесс-клинику».

Я сказала это, чтобы задобрить Бернис, но она только хрюкнула.

16