Год потопа

Тоби подумала: ну конечно, какая страдающая женщина устоит перед мужчиной, у которого в одной руке лопата, а в другой пылающий розовый куст, а в глазах умеренно сумасшедший блеск, который можно принять за любовь? Зеба тоже можно понять: привлекательная женщина в розовом кимоно… не очень плотно запахнутом розовом кимоно… на лужайке, в жемчужных лучах рассвета, да еще и плачущая. Потому что Люцерна была привлекательной. Даже когда ныла, а в другом состоянии Тоби ее почти и не видала.

Люцерна перепорхнула через газон, ощущая голыми ногами холодную мокрую траву, ощущая, как скользит материя кимоно по голым бедрам, как сильно натянут пояс кимоно и как просторно в нем ключицам. Кимоно развевалось на ветру, как волны. Она остановилась перед Зебом, который следил за ее приближением, словно он моряк, сброшенный за борт по ошибке, а она – либо русалка, либо акула. (Эти образы возникали в голове у самой Тоби: Люцерна же говорила, что ее влекла Судьба.) Они оба так остро осознавали, говорила она Тоби; она всегда остро осознавала осознание других людей, как кошка, или… у нее такой дар, а может быть, проклятие… и поэтому она знала. Поэтому она сердцем чуяла, что чувствует Зеб, глядя на нее. Чувства совершенно поглотили их!

Это невозможно объяснить словами, заявляла она, как будто с самой Тоби никогда не могло произойти ничего подобного.

В общем, так они стояли, хотя уже предвидели, что сейчас случится – неминуемо должно случиться. Страх и похоть толкнули их к друг другу и в то же время разделили их.

Правда, Люцерна не называла это похотью. Она говорила «влечение».

В этот момент перед мысленным взором Тоби обычно возникал набор для соли и перца, когда-то стоявший на обеденном столе в доме ее родителей: фарфоровые курочка и петушок. В курочке была соль, а в петушке – перец. Солонка-Люцерна встала перед Зебом-перечницей, улыбаясь и глядя на него снизу вверх, и задала ему простой вопрос – сколько тут всего розовых кустов, или что-то такое, она сама не помнила, так ее заворожили Зебовы… Тут Тоби решительно отключалась, потому что не хотела слушать про бицепсы, трицепсы и прочие Зебовы мускулистые прелести. Разве она сама равнодушна к ним? Ничего подобного. Значит, она ревнует, когда слышит эту историю? Да. Мы должны всегда помнить о собственных животных наклонностях, говорил Адам Первый.

И тогда, говорила Люцерна, возвращая Тоби обратно в сюжет, – и тогда произошла странная вещь: она узнала Зеба.

– Я вас раньше видела, – сказала она. – Вы ведь работали в «Здравайзере»? Но вы тогда не были садовником! Вы…

– Ошибка, – сказал Зеб. И вдруг поцеловал ее.

Этот поцелуй пронзил ее, как нож, и она упала к Зебу в объятия, как… как дохлая рыба… нет, как нижняя юбка… нет, как мокрая туалетная бумага! И тут он подхватил ее на руки, и уложил на траву, прямо тут же, где кто угодно мог увидеть, и развязал ей кимоно, и ободрал лепестки со своих роз, и рассыпал по ее телу, а потом они… Это было как столкновение на большой скорости, рассказывала Люцерна, и тогда она подумала: «Как я это переживу? Я умру прямо тут, прямо сейчас!» И она точно знала, что он чувствует то же самое.

Позже – намного позже, когда они уже жили вместе, – он сказал, что она была права. Да, он действительно работал в «Здравайзере», но по причинам, о которых он не хочет говорить, ему пришлось оттуда срочно убраться, и он надеется, что Люцерна никому не расскажет, где и когда видела его раньше. И Люцерна никому не рассказывала. Во всяком случае, мало кому. Вот сейчас Тоби рассказала.

В общем, тогда, пока Люцерна была в «НоваТы» – слава богу, что она не делала никаких процедур, от которых на коже остаются шрамы, а только навести марафет заглянула, – они еще несколько раз упивались друг другом, запершись в душевой кабинке раздевалки бассейна, и в результате Люцерна прилипла к Зебу, как мокрый лист. И он к ней тоже, добавляла она. Они не могли насытиться друг другом.

А потом ее пребывание в салоне красоты кончилось и она вернулась в свой так называемый дом. Она стала сбегать из охраняемого поселка под тем или иным предлогом – в основном за покупками, ведь то, что продается в охраняемом поселке, так предсказуемо, – и они тайно встречались в плебсвиллях – это было поначалу так волнующе! – в странных местах, в грязноватых мотелях для пар, в номерах на час, так далеких от чопорности охраняемого поселка «Здравайзера»; а потом Зебу пришлось срочно уезжать – у него были какие-то проблемы, Люцерна так и не поняла какие, но ему нужно было очень быстро уехать – и… ну, она просто не смогла с ним расстаться.

И вот она бросила своего так называемого мужа – так ему и надо, в следующий раз не будет таким вялым. И они переезжали из одного города в другой, и Зеб оплатил кое-какие подпольные процедуры, чтобы поменять пальцы, ДНК и все такое; а потом, когда стало безопасно, они вернулись сюда, к вертоградарям. Потому что Зеб рассказал ей, что он всегда был вертоградарем. Во всяком случае, он так сказал. В общем, он, кажется, хорошо знал Адама Первого. Они ходили в одну школу. Или что-то такое.