Год потопа

Пока он не пришел к будке охранников на входе в «Здравайзер», я думала, что он будет вне себя от радости, узнав, что мы живы-здоровы и вовсе не умерли. Но при виде меня у него вытянулось лицо. Теперь-то я понимаю, что в последний раз он видел меня маленькой девочкой, так что я оказалась больше, чем он ожидал, и, наверное, больше, чем ему хотелось бы. И потрепаннее — несмотря на одежду вертоградарей, я, должно быть, выглядела как девчонка из плебратвы, каких он видел на улицах, если хоть раз выбирался в Сточную Яму или Отстойник. Может быть, он боялся, что я залезу к нему в карман или украду его ботинки. Он подошел неуверенно, словно я могла укусить, и неловко обнял меня. От него пахло сложной химией — чем-то вроде растворителя, который используют для снятия липких веществ. Такой запах прожигает легкие насквозь.

В первую ночь я проспала двенадцать часов, а когда проснулась, оказалось, что Люцерна забрала мою вертоградарскую одежду и сожгла ее. Хорошо, что я спрятала фиолетовый телефон Аманды в плюшевого тигра, которого засунула в шкаф. Распорола тигру живот и запихала телефон внутрь. Так что его не сожгли.

Я скучала по запаху собственной кожи, которая потеряла соленый аромат и теперь пахла мылом и духами. Я вспомнила, что Зеб рассказывал про мышей: если забрать мышь из гнезда и потом положить обратно, другие мыши разрывают ее на куски. Если я вернусь к вертоградарям с этим фальшивым цветочным запахом, они меня тоже разорвут?

Люцерна повела меня во внутреннюю поликлинику «Здравайзера», чтобы меня проверили на вшей и глистов и посмотрели, не насиловал ли меня кто-нибудь. Поэтому доктора совали в меня пальцы — и спереди, и сзади.

— Ох! — воскликнул врач, увидев мою синюю кожу. — Это синяки?

— Нет, краска.

— Ох, — сказал он. — Они заставили тебя покраситься?

— Это от одежды.

— Понятно, — сказал он.

И записал меня на прием к психиатру, имеющему опыт работы с людьми, похищенными сектой. Моя мать должна была ходить вместе со мной.

Так я узнала, что рассказывает им Люцерна. Мы пошли за покупками в бутики Места-под-солнцем, и нас схватили на улице. Люцерна точно не знает, куда нас отвезли, потому что от нас это скрывали. Она сказала, что это не вина всей секты — просто один из членов секты в нее влюбился и хотел сделать ее своей единоличной секс-рабыней и забрал у нее обувь, чтобы она не могла сбежать. Имелся в виду Зеб, но она сказала, что не знает, как его звали. Я, по ее словам, была еще слишком маленькая и не понимала, что происходит, но была заложницей — Люцерне приходилось повиноваться этому безумцу, выполнять все его извращенные прихоти, отвратительные вещи, которые приходили ему в голову, — иначе меня могли убить. Наконец Люцерна смогла рассказать о своей беде другому человеку из секты — женщине, которая была чем-то вроде монахини. Это она имела в виду Тоби. Та помогла ей бежать — принесла обувь, дала денег и отвлекла маньяка, чтобы Люцерна могла вырваться на свободу.

Люцерна сказала им, что меня бесполезно о чем-либо спрашивать. Со мной члены секты обращались хорошо, да их и самих обманывают. Она единственная, кто знал правду; это бремя ей приходилось нести в одиночку. Любая женщина, любящая свое дитя так, как Люцерна — меня, на ее месте поступила бы так же.

Перед сеансами у психиатра Люцерна сжимала мне плечо и говорила:

— Аманда еще там. Не забывай об этом.

Это значило, что, если я обвиню ее во вранье, она вдруг вспомнит, где ее держали, и ККБ нагрянет туда с пистолетами-распылителями, и тогда может случиться все, что угодно. Случайные прохожие часто погибали при атаках с распылителями. ККБ говорила, что тут ничего не поделаешь. Это все в интересах общественного порядка.

Несколько недель Люцерна следила за мной, чтобы я не пыталась убежать или настучать на нее. Наконец мне удалось вытащить фиолетовый телефон и позвонить Аманде. Она еще раньше прислала эсэмэску с номером нового украденного ею телефона, так что я знала, куда звонить, — она все предусмотрела. Чтобы позвонить, я залезла в стенной шкаф в своей комнате. Там, как у всех шкафов в доме, внутри была подсветка. Сам шкаф был размером с закуток, в котором я спала у вертоградарей.

Аманда ответила сразу. Вот она, во весь экран, совсем не изменилась. Мне страшно хотелось опять к вертоградарям.

— Я по тебе ужасно скучаю, — сказала я. — Я убегу при первой возможности.

Но добавила, что не знаю, когда это будет, потому что Люцерна заперла мое удостоверение личности в ящик, а без него меня не выпустят за территорию.

— А ты не можешь поменяться? — спросила Аманда. — С охранниками?

— Нет, — сказала я. — Вряд ли. Здесь все по-другому.

— A-а. Что у тебя с волосами?

— Люцерна меня заставила подстричься.

— Тебе идет, — сказала Аманда. — Бэрта нашли на пустыре за «Чешуйками». Со следами заморозки.

— Он был в морозильнике?

— То, что от него осталось. У него не хватало частей — печени, почек, сердца. Зеб говорит, что мафия продает органы, а остальное придерживает до случая, когда надо кого-нибудь предупредить.

— Рен! Где ты?

Люцерна! В моей комнате!