Год призраков

В окне аптеки висел старый постер: коппертоновская девочка, с которой собачонка стаскивает трусики.[47] Внутри явно горел свет, и я, берясь за ручку двери, заглянул внутрь, увидев главный проход между полками. Дверь была заперта. Я попробовал еще и еще раз, потом перешел к боковой двери, чтобы заглянуть в другой проход, но там никого не было. Я постучал в окно. Тупо вглядываясь в освещенное неоновыми лампами пространство, я услышал звук колесных цепей на Хаммонд-лейн. Ритм движения замедлился, и я понял, что машина сворачивает на парковку. Оглянувшись через плечо, я увидел длинную белую машину, которая свернула с дороги и направилась прямо на меня; от света ее фар я сощурился. Я почувствовал такую слабость в коленках, что даже не мог сдвинуться с места. Во рту у меня пересохло. Колесные цепи машины, медленно двигающейся по парковке, клацали в такт с биениями моего сердца. Когда машина доехала до «Пиццы Хауи», страх взорвался во мне, и я бросился за угол аптеки. Передо мной была стена снега, наваленного уборочной машиной. Я вскочил на первую обледеневшую глыбу и стал карабкаться вверх, словно обезьяна, слыша, как за моей спиной останавливается машина и открывается дверь. Добравшись до вершины, я оглянулся на секунду, но, только спрыгнув, понял, что рядом с машиной стоит вовсе не человек в белом плаще, а продавец из аптеки. Падал я примерно с двенадцатифутовой высоты, и в момент приземления на снежный ковер глубиной в два фута колени мои подогнулись, так что я зарылся лицом в снег.

Я поднялся, собираясь перебраться через снежную гору, но передо мной предстала непреодолимая стена льда. Я едва не разрыдался, но все же сдержался. Сгустившаяся тьма навела меня на мысль о теплой кухне — как было бы здорово снова там оказаться. Я несколько раз глубоко вздохнул, думая о том, как вернуться домой. Улица за магазинами, где я оказался, была мне незнакома. Где-то рядом жил Хинкли, а потому я предпочитал здесь не появляться. Но я знал, что эта извивающаяся улица упирается в лес. Я подумал, что снежные заносы под деревьями, наверное, не так высоки и мне удастся пробраться на задний двор Мейсонов, а там — через заборы к нашему дому.

Я отправился в путь, петляя между снежными наносами. Каждое новое освещенное окно — в некоторых виднелись рождественские елки — прибавляло мне настроения. Потом ветер усилился, а вместе с ним — и снег, который бил мне в лицо. Уши у меня ломило от холода, а руки мерзли в карманах пальто. Я едва видел верхушки деревьев в лесу — они терялись наверху в сумерках еще более темных, чем вечерний мрак за домом, мимо которого я проходил. Метель неистовствовала, и мне, чтобы передохнуть, нужно было забраться под деревья. Я прошел по подъездной дорожке темного дома на задний двор и на пути к лесу увидел старый деревянный гараж. Снег нанесло только с одной его стороны. Дверь была открыта, и я на минутку вошел внутрь, чтобы отдохнуть. Там пахло бензином, но какое это было наслаждение — стоять на твердом бетонном полу! Прислонясь к стене и закрыв глаза, я слушал вой ветра.

Я мог бы долго оставаться в гараже. Вскоре я обнаружил, что мои глаза привыкли к темноте, и понял, что всего в футе от меня стоит машина. Белая машина. Я прищурился, вспомнив, как промахнулся с машиной продавца, но тут увидел кое-что за задним сиденьем, возле изогнутого стекла. Опираясь на «плавник» машины, я придвинулся поближе. Это была ребячья бейсболка. Увидев улыбку «Кливлендского индейца», я повернулся и посмотрел на дом. В верхнем окне загорелся свет. Тут я испустил приглушенный крик и пустился наутек. Я и опомниться не успел, как оказался в лесу, несясь по колено в снегу.

Не знаю, как это случилось, но внезапно, придя в себя, я обнаружил, что стучу в заднюю дверь нашего дома. Отец открыл ее и поднял меня на руки.

— Все в порядке, — сказал он, и только тут я понял, как тяжело дышу.

Я стащил с головы капюшон и на мгновение защитился ладонью от яркого света.

— Я ходил тебя искать, — проговорил я чуть ли не сквозь слезы.

— Я знаю, — ответил он и сильнее прижал меня к себе.

Рядом с нами, на полу у входа в гостиную, спала мама, Мэри сидела, читая старую программку скачек, а Джим лежал, натянув на себя несколько одеял и глядя на меня. Его трясло от лихорадки, но он все же сказал:

— Отличная работа.

Я показал на Мэри:

— Ей лучше?

— Да, — ответил отец. — Она пропотела, и вся дрянь из нее ушла.

— Я ее выпотела, — сказала Мэри, оторвавшись от своей программки.

Джим рассмеялся.

Отец послал меня в ванную — снимать мокрую одежду, а сам поднялся в мою комнату и принес мне белье, носки, тапочки и две пижамы. Ноги у меня начали отходить и ужасно зачесались. Одевшись, я вышел в гостиную, где на диване перед елкой сидел отец. На кофейном столике стояли две рюмки и низенькая темная бутылка ликера «Драмбуи». Я сел рядом с отцом, и он налил в рюмки золотистую тягучую жидкость, а потом чиркнул спичкой и поднес ее к моей рюмке. На поверхности ликера заплясал голубой огонек. Отец несколько секунд смотрел на него, а потом сказал:

— А теперь задуй.

Я задул.