Подозреваемый – кусочек белого полотна, спрятанный под воротником костюма.
Берковиц мнет ткань между пальцев.
– Отошлю в лабораторию на всякий случай, но я практически убежден, что это лен.
Он говорит, что придется либо положить мой единственный костюм на полку, либо отдать портному, чтобы тот удалил весь лен.
Берковиц уже не кажется утомленным. Он явно испытывает облегчение.
– Как хорошо, – говорит он. – Когда спасаешь кого-то от нарушения обета, это просто кайф.
Он делает победный взмах кулаком.
– Я не пробовал наркотиков, но, думаю, от них похожее ощущение.
Его радость заразительна. Я тоже чувствую себя счастливым пару секунд, но потом возвращаюсь к естественному состоянию озадаченности.
– Правда так важно не носить шерсть и лен вместе? – спрашиваю я.
– Разумеется.
– А бывает, что одни заповеди в Библии важнее других?
– Все равны, – отвечает он. И делает паузу. – Ну, сразу так не скажешь. «Не убий» очень важна. Заповеди о прелюбодеянии и идолопоклонстве – тоже.
Кажется, его раздирают противоречия. С одной стороны, все правила исходят из одного источника. Ортодоксальные евреи следуют списку из шестисот тринадцати правил, который изначально составил великий средневековый раввин Маймонид на основе первых пяти книг Библии. С другой стороны, Берковиц также вынужден признать, что человекоубийство хуже, чем ношение некошерного блейзера.
Пока мистер Берковиц не ушел, я задаю очевидный вопрос, который стоит ребром: почему? Почему Богу важно, чтобы мы не носили смешанные ткани?
Ответ таков: мы не знаем.
На этот счет есть теории. Одни думают, что это правило учило древних евреев разделять вещи, чтобы снизить вероятность кровосмешения с другими племенами. Другие видят здесь аллюзию на жертвы Каина и Авеля: Каин предложил Богу лен, а Авель – овец. Третьи говорят, что лен, смешанный с шерстью, когда-то носили язычники, а евреи старались отличаться от них всеми возможными способами.
Но в целом ответ таков: без понятия.
– Это закон, который дал нам Бог. Мы должны доверять Ему. Он всемогущ. А мы как дети. Порой родители устанавливают законы, непонятные детям. Например, когда вы говорите ребенку, что нельзя совать пальцы в огонь, он не понимает почему, но запрет ему во благо.
В иудаизме библейские законы, которые не имеют объяснения – а таких много, – называются «шуким». Это как раз один из них. Просто мы не можем отличить важное от неважного в долгосрочной перспективе. У Бога могла быть совершенно другая измерительная шкала, чем у нас. Более того, некоторые считают, что гораздо важнее следовать необъяснимым законам, поскольку они показывают вашу преданность и силу вашей веры.
Требование подчиняться законам, которые не имеют рационального объяснения, сильно меня беспокоит. Большую часть жизни я полагал, что в идеале мое поведение должно иметь под собой логическую основу. Но если вы живете по Библии, все иначе. Придется приспособить мозг к смене парадигмы.
День 6. Поскольку вчера я занимался туманными материями, сегодня жажду обратиться к главному: старым добрым Десяти заповедям.
Прихожу к выводу, что стоит сосредоточиться на заповеди «Не желай», потому что именно ее я нарушаю каждый день. Она последняя из десяти и единственная регулирует состояние ума, а не поведение.
Кроме того, возможно, она самая трудная, особенно в современном Нью-Йорке. Этот город существует благодаря желаниям.
Сейчас два часа дня, и вот список того, что я возжелал с момента пробуждения:
• плата за выступление, которую получает Джонатан Фоер[22]
(кто-то сказал мне, что его лекция стоит пятнадцать тысяч долларов);• коммуникатор Treo 700;
• спокойствие духа, как у человека из магазина Библий, который сказал, что не ведает страха, ибо с ним Бог;
• просторный двор перед загородным домом нашей подруги Элизабет;
• известность Джорджа Клуни: он может говорить что угодно, как бы идиотски это ни звучало;
• блестящий сценарий для фильма 1999 года «Офисное пространство»[23]
(иногда у меня появляется странная фантазия, что можно вернуться в 1997 год с видеозаписью, расшифровать диалоги и опередить сценариста Майка Джаджа).Кроме того, став отцом, я открыл для себя совершенно новую область желаний. Я желаю не для себя, а для сына. Не хочу, чтобы он отставал от других детей.
Например, возьмем словарный запас Джаспера. Люблю этого парня, но с беспокойством наблюдаю, что в плане речи он сильно отстает от графика. Обычно сын общается при помощи восьми разновидностей кряхтения, и у каждой из них – собственный смысл. А я чувствую себя этнографом, который должен различить двадцать три эскимосских слова, обозначающих снег. Кряхтение в среднем регистре – «да». Более низкое – «нет». Короткий звук, достойный шимпанзе, призывает: «Немедленно подойди!» Джаспер отлично ходит и бросает мячик, но слова – эти штуки, которые я составляю в цепочки, чтобы заработать на жизнь, – не так ему интересны.