Год рождения 1921

В немецких городах спешно возводились целые кварталы новых домиков, куда, еще до окончания отделочных работ, вселялись немцы с востока, эвакуировавшиеся вместе с отступающей германской армией Heim ins Reich[86]. Они переезжали в Германию, которая никогда не была им родиной, где они чувствовали себя чужаками. Они переезжали в Германию, понимая, что у них уже никогда не будет родины. Стиснутая с двух сторон Германия трещала, как скорлупа ореха в стальных щипцах. Каждый день гитлеровская пропаганда изобретала какую-нибудь успокоительную ложь о «стратегическом отходе», «сокращении линии фронта», «несокрушимости германского духа», «грядущей победе», «непогрешимом фюрере»…

В эти дни Германию, как стальной кнут, хлестнула весть о покушении на Гитлера. Бомба взорвалась, но «само провидение спасло фюрера», и вот он уже фотографируется с повязкой на раненой руке. И все же покушение нанесло жестокий удар вере даже самых фанатичных гитлеровцев, их непоколебимый оптимизм дал глубокие трещины, как дом, в который попала бомба. Немцы были ошеломлены, они боялись говорить о происшедшем и только читали газеты. Наконец им назвали имена виновников. Немцы накинулись на них, как коршуны, готовые растерзать изменников в генеральских мундирах… и растерялись еще больше, осознав, что убийцы сидели в генеральном штабе, в самом мозгу германской военной машины, от которой зависело спасение или гибель Третьей империи.

Техник фирмы Дикергоф и Видман, маленький колченогий Леман, узнал о покушении из газеты, которую обычно читал в деревянном домике конторы, жуя при этом скудно намазанные маслом, тонкие ломтики черного хлеба. Он поперхнулся, пролил ячменный кофе на чертежи и огорчился этим наверное больше, чем горевал бы над трупом фюрера. «Э-э, чертовщина!» — выругался он, вытирая чертежи платком, и сказал однорукому Трибе, что теперь, когда злодеи в генеральном штабе обезврежены, положение на фронтах, видимо, улучшится.

Трибе сидел за своим столом и молча глядел в окно, на крышу соседнего домика, потом перевел задумчивый взгляд на Гонзика, который сделал вид, что не слушает разговора.

Десятник Бегенау целый час шептался в будочке со своим французом. Когда вблизи появился фельдфебель Бент, чехи, предостерегая Бегенау, бросили ему в окно камешек. Десятник, выйдя из будки, долго протирал свои золотые очки и не ответил на приветствие Бента, который пытался завязать с ним разговор о покушении.

Заключенные из еврейского лагеря заметно бодрее бегали с мешками цемента; конвойные сперва не обращали на них внимания, а потом стали еще больше придираться и наказывать.

Кованду известие о покушении страшно взволновало.

— Братцы, — кричал он, колотя себя кулаком в грудь. — Ведь вот какая была возможность, а они испортили все дело! Ослы там сидят в генеральном штабе, а не генералы! Каждый, видимо, метил на место покойничка. Карьеристы, сукины дети, трусы этакие! Надо бы одному из них не пожалеть себя, сунуть гранату в карман, пойти к этому фюреру да охаживать его, пока граната не разорвет его самого, а заодно и того живодера. А они вместо того понадеялись на адскую машину — это ж такая ненадежная штука! До чего безмозглый народ и больно уж трясутся за свою шкуру! Будь я на его месте, я бы так обложился экразитом, что с трудом бы пролез в дверь. И написал бы своей старухе: «Старая, я иду на смерть, расти детей и внуши им, что человек должен жертвовать собой для общего блага и что нечего долго раздумывать, когда нужно прикончить дикого кабана…»

После покушения на Гитлера близорукий садист Гиммлер принял верховное командование над армией. Принятое в ней, как и во всех других армиях мира, военное приветствие — отдача чести — было заменено нацистским салютом — поднятием руки. Этот новый порядок распространили и на трудовые роты, но он встретил непредвиденный отпор. Чехи по-прежнему здоровались с военными из своей роты — кроме капитана и Нитрибита — бодрым «Guten Morgen», не вынимая при этом рук из карманов и сигареты изо рта; чужих военнослужащих они вообще перестали приветствовать, что приводило к бесконечным жалобам. Капитан был в ярости, грозил, приказывал, сажал в карцер. Но упрямую чешскую голову не переубедишь, если она уверена в своей правоте. Чехи проявляли недюжинную изобретательность, когда нужно было уклониться от нацистского салюта. «Интересная» магазинная витрина, развязавшийся шнурок или расстегнувшийся пояс — таковы были обычные приемы, с помощью которых можно «не заметить» встречного офицера на улице. Иногда приходилось споткнуться, или перейти на другую сторону, или далее поворотить назад, а то и войти в магазин, где, как на зло, торговали только дамским бельем и лифчиками, и настойчиво требовать кисточку для бритья.