Читаем Год садовода полностью

И подумает о вас ласково: «Какой учтивый, благовоспитанный человек». Но сами остерегайтесь прибегать к названиям. Но говорите, например: «Какой у вас там расцвел oтличный Arabis», а то как бы садовод не обозлился и не загремел: «Что вы! Да ведь это Шивереккия Борнмюллери!!!» В сущности, это одно и то же, разницы никакой, но — название есть название. А мы, садоводы, дорожим хорошим названием. По той же причине мы терпеть не можем детей и дроздов: они вытаскивают из земли и перепутывают таблички; и бывает, что мы говорим с удивлением:

— Поглядите, этот ракитник цветет совсем как бессмертник… Видимо, местная разновидность. А ведь определенно — ракитник: вот моя собственная табличка!

<p>Праздник</p>

…Но я сознательно буду воспевать не праздник труда, а праздник частной собственности; и если не пойдет дождь, отпраздную его, сидя на корточках и приговаривая:

— Дай, я тебе подсыплю немножко торфу, а вот этот отросток обрежу… Хочешь поглубже в почву, а?

И торица ответит: да, ей хотелось бы. И я посажу её поглубже. Потому что это моя земля, орошенная потом и кровью; притом в буквальном смысле слова: ведь, подрезая веточку либо какой-нибудь отросток, почти всегда обрежешь себе палец, который тоже — не что иное, как веточка или отросток. Имея сад, неизбежно становишься частным собственником: если у тебя выросла роза, так это не просто роза, а — твоя роза. Видишь и отмечаешь не расцвет черешен, а расцвет твоих черешен. У человека, ставшего собственником, появляются конкретные точки соприкосновения с ближними, — например, в связи с погодой; он говорит: «лучше бы у нас не было дождя» или «славно нас смочило». Кроме того, у него появляются столь же определенные отталкивания; он отмечает, что у соседа деревца-то — всё больше хворост да метелки, не как у него, или что вон та айва лучше принялась бы в его собственном саду, чем в соседском, и т. д. Таким образом, не может быть спора о том, что частная собственность вызывает определенные классовые и коллективные интересы, — например, в отношении к погоде; но бесспорно также и тo, что она пробуждает страшно сильные эгоистические, предпринимательские, частнособственнические инстинкты. Несомненно, человек пойдет в бой за свою правду, но еще охотней и отчаянней кинется он в бой за свой сад. Владея земельным участком в несколько сажен и что-то на нем выращивая, действительно становишься существом в какой-то мере консервативным, ибо подчиняешься тысячелетним законам природы; как-никак, ни одна революция не приблизит пору вегетации и не заставит сирень распуститься раньше мая; это учит человека мудрости и покорности законам и обычаям.

А тебе, альпийский колокольчик, я выкопаю ямку поглубже. Труд! Да, это копанье в земле — тоже труд, потому что, как я уже сказал, от него здорово болят спина и колени. Но дело не в труде, а в колокольчике: ты это делаешь не потому, что труд прекрасен, что он облагораживает или полезен для здоровья, а для того, чтобы колокольчик цвел и камнеломка разрослась подушкой. Если уж что славословить, так не свой труд, а колокольчик или камнеломку, ради которых ты все это делаешь. И если бы вместо того чтобы писать статьи и книги, ты встал к ткацкому или токарному станку, то и тут трудился бы не ради труда, а ради того, чтобы получить за это ветчину с горошком, или потому, что у тебя куча детей и ты хочешь прокормиться. Так что тебе надлежало бы славить ветчину с горошком, детей и жизнь, — все, что ты покупаешь ценой своего труда и за что платишь трудом. Или же надо славить то, что своим трудом создаешь. Дорожные рабочие должны славить не столько свой труд, сколько шоссейные дороги, ими проведенные; текстильщики на празднике труда должны славить главным образом километры тика и канифаса, которые им удалось вымотать из машин. Говорят «праздник труда», а не «праздник выработки», но ведь следовало бы гордиться скорее своей выработкой, нежели тем, что ты вообще работал.

Я спросил у одного человека, который побывал у покойного Толстого, какие получились сапоги, которые Толстой сам себе шил. Оказывается, очень плохие. Если человек что-нибудь работает, так он должен делать это либо для собственного удовольствия, либо оттого, что умеет делать именно это дело, либо, наконец, ради куска хлеба; но шить сапоги из принципа, работать из принципа и из моральных соображений, значит попросту портить материал. Я хотел бы, чтобы на празднике труда превозносились и возвеличивались человеческие способности и сноровка тех, кто умеет по-настоящему браться за дело. Если бы мы сегодня чествовали искусников и умельцев всей земли, этот день прошел бы особенно весело; это был бы настоящий праздник, день торжества жизни, день, когда все молодцы-ребята — именинники.

Ладно. Но теперешний праздник труда — день важный и строгий. Однако ты не обращай на это внимания, маленький цветочек весеннего флокса, — раскрывай первую свою розовую чашечку!

<p>МАЙ САДОВОДА</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Сборники рассказов Карла Чапека

Побасенки (сборник)
Побасенки (сборник)

Побасенки Чапека впервые были собраны в книге "Побасенки и притчи", вышедшей в 1946 году. В книгу вошли побасенки, создававшиеся в течение почти десяти лет с конца 20-х годов до смерти писателя. Побасенки Чапека отличаются исключительной лапидарностью (они состоят большей частью из одной-двух фраз), афористической меткостью и точностью мысли. Расположенные в хронологическом порядке, побасенки позволяют проследить идейную эволюцию Чапека, все более глубокое осознание писателем политической обстановки эпохи, приведшее его в середине 30-х годов в лагерь антифашистской борьбы. В побасенках конца 20-х - начала 30-х годов высмеиваются главным образом общечеловеческие пороки: глупость, мещанская ограниченность; в уста животных, птиц, растений Чапек вкладывает аксиомы мещанского "здравого смысла", приобретающие ироническое звучание. Начиная с 1933 года многие побасенки наполняются остро актуальным общественным содержанием. В них вместо безобидного юмора появляется злая, бичующая сатира. В 1933 году, сразу же после гитлеровского путча в Германии, Чапек публикует целую серию побасенок, направленных против немецкого фашизма. Обращаясь к историческим фактам кровавого насилия и тирании, Чапек дает уничтожающую характеристику новых хозяев Германии. Самые заглавия этих побасенок достаточно характерны ("Нерон", "Атилла", "Диктатор", "После Варфоломеевской ночи", "Конкистадор"). Многие побасенки 1936-1937 годов вызваны нападением фашистской Италии на Абиссинию и особенно фашистской интервенцией в Испании ("Война за колонию", "Колонизация", "Прогресс", "Сообщение", "Добрая РОЛЯ", "Доказательство"). Чапек обличает не только захватнические войны, но и политику нейтралитета, проводимую буржуазными государствами ("Дипломатия", "Нейтралитет"), Гневом и болью проникнуты высказывания Чапека, бичующие предательскую политику "умиротворения" агрессора, проводимую западными союзниками Чехословакии - Англией и Францией в 1938 году, и трусливое поведение чехословацкого правительства ("Международный договор", "Коза", "Куница в курятнике", "Волк", "Стадо овец", "Мышь"). Эти произведения были напечатаны только в 1946 году. Последние афоризмы цикла "Обрывки", написанные в 1938 году, являются прямым обвинением виновникам мюнхенского предательства. В некоторых из них выражено исповедание веры боевого гуманизма, к которой Чапек приходит только в эти годы ("Быть хоть несчастными...", "Только тот действительно верит...").

Карел Чапек

Классическая проза

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза