Год садовода

3) существует триста семьдесят, а то и больше, видов растений, «заслуживающих особого внимания», которые «должны быть в каждом саду», или во всяком случае представляют собой «совершенно новую разновидность, по своим качествам далеко превосходящую прежде выведенные».

Обычно в декабре всё это сильно портит садоводу настроение. Его берёт страх, что под влиянием мороза или сильного припека, сырости, сухости, обилия солнца или недостатка его, ничто из посаженного им не примется. И он начинает ломать себе голову, как бы возместить страшный ущерб.

Кроме того, он видит, что даже если эту беду как-нибудь пронесет мимо, у него в саду не будет почти ни одного из тех «ценнейших, пышноцветущих, совершенно новых, непревзойденных» сортов, о которых он прочел в шестидесяти каталогах; вот это уж действительно недопустимый минус, который необходимо так или иначе устранить. Тут зимующий садовод совсем перестает думать о том, что у него в саду имеется, и отдается мыслям о том, чего там нету; а этого — гораздо больше. Он набрасывается на каталоги и отчеркивает в них то, что необходимо заказать, что нужно завести во что бы то ни стало. С наскоку он намечает к приобретению четыреста девяносто видов многолетников, которые надо заказать непременно. Пересчитав их и несколько умерив свой пыл, он с болью в сердце начинает вычеркивать те, от которых пока придется отказаться. Эту мучительную ампутацию приходится проделать еще пять раз, так что в конце концов остается каких-нибудь сто двадцать «самых ценных, благородных и необходимых» многолетников, которые он, охваченный восторгом, тотчас и заказывает. «Господи, поскорей бы март!» — думает он при этом с лихорадочным нетерпением. Но господь помутил его разум: в марте он обнаруживает, что в саду у него с великим трудом найдешь разве два-три места, куда еще можно что-то посадить, да и то у самой изгороди, за кустами японской айвы.

Покончив с этой главной и — как мы видим — немного преждевременной зимней работой, садовод начинает нестерпимо скучать. Поскольку «в марте начнется», он считает дни, остающиеся до марта; а так как их слишком много, отнимает две недели, исходя из того, что «иной раз начинается уже в феврале». Ничего не поделаешь, надо ждать. Тогда садовод бросается на что-нибудь другое — например, на софу, на диван или на шезлонг — и пробует погрузиться в зимнюю спячку, следуя примеру природы.

Однако через полчаса он неожиданно вскакивает из этого горизонтального положения, загоревшись новой мыслью. Горшки! Ведь можно выращивать цветы в горшках! Перед ним тотчас возникают заросли пальм и латаний, драцен и традесканций, аспарагусов, кливий, аспидистр, мимоз и бегоний — во всей их тропической красе. И между ними, конечно, расцветет какая-нибудь скороспелая примула, какой-нибудь гиацинт или цикламен. В прихожей устроим экваториальные джунгли, по лестнице будут сбегать лианы, а на окнах поставим цветы, которые будут цвести как сумасшедшие. Тут садовод озирается по сторонам: он уже не видит комнаты, в которой живет; вокруг него райский девственный лес, который он создаст. И он бежит в цветоводство — здесь же, за углом, — чтобы принести оттуда охапку растительных драгоценностей.

Принеся домой свою добычу, он обнаруживает:

• что, если высадить всё это, получится отнюдь не экваториальный девственный лес, а скорей небольшая горшечная лавка;

• что на окна ничего ставить нельзя, так как женщины с пеной у рта доказывают ему, будто окна существуют для проветривания помещения;

• что на лестнице тоже ничего нельзя ставить, потому что он там разведет свинушник и набрызгает водой;

• что прихожую нельзя превращать в тропические заросли, так как, несмотря на его слёзные просьбы и ругань, женщины не желают отказываться от привычки отворять там окна на мороз.

Кончается тем, что садовод уносит свои сокровища в подвал, утешая себя тем, что там они по крайней мере не замерзнут. А весной, копаясь в теплой почве сада, он начисто о них забывает. Но эти неудачи нисколько не помешают ему через год, в декабре, опять попытаться, при помощи новых цветочных горшков, превратить свою квартиру в зимний сад. Перед вами — ещё одно проявление вечной жизни природы.

О жизни садовода

Говорят, розы знают свое время. Это верно: роз нельзя ждать раньше июня, а то и июля, кроме того — три года уходит у них на рост: раньше этого они не дадут вам порядочного венчика. Но гораздо правильней будет сказать, что знают свое время дубы. Или березы. Посадил я несколько березок и думаю: «Здесь будет березовая роща; а вот в том углу подымется могучий столетний дуб». И посадил дубок. Но прошло вот уже два года, а нет еще ни столетнего дуба, ни столетней березовой рощи, приюта нимф. Несколько лет я, понятное дело, еще подожду: у нас, садовников, адское терпение.