Читаем Год Шекспира полностью

На Духов день, когда труба пропела:Прием окончен, можно расходиться, —И только трон, покинутый, смотрелНа всех, кто жаждал милости монаршей,Покуда я, замешкавшись, киваяИ кланяясь, стремился к выходу, —Премьером ставший Карл меня улыбкой,                     подходящей дню, остановил:— Горацио, пойдем в мой кабинет,Немного поболтаем, как друзья,Немного выпьем… Только вот винаОн издавна не пьет, и мы цедили сахарную воду.Он у окна застыл, и взгляд его рассеянно скользилПо разодетым в шелк придворным, что внизуТекли к донжону — иногда мелькали дамы: милы и                                                                изящны.— Скажи, Горацио, уж сколько раз мы видели все это? —Он обернулся и с усмешкой меня похлопал по плечу.— Но ведь душа поет, едва увидишьВесь блеск, дарованный Царем Небесным,Короне для защиты нашей жизни, земель и благ?Ты, столько лет служивший королюБез страха и упрека, с этим согласишься…Он отхлебнул воды.Я чуть приподнял бровь: куда он клонит?Он обернулся с мимолетною улыбкой:— Вот почему, мой друг, мне больно слышать,Когда твои поступки… тень бросают…Я резко выпрямился: — Что? Ты полагаешь, я…— Послушай, не в обиду… Сядь, послушай.Я тридцать лет живу среди интриг,Но выбирать слова не научился,Когда я с теми говорю, кто впрямь мне дорог.Ты — дорог мне, и потому… нет, только потому —                                                            скажу,Что у меня на сердце: с дурака спрос невелик,(Кто, кроме дурака, в политику полезет,Право слово?) Я много видел дураков, и знаешь —Больно… больно, когда друзья по глупости готовыПодставляться…— Катись ты к черту! Может, уже хватитНамеков?! Я думал, ты в измене меня собрался                                                    обвинитьИ с головой уже простился. А теперь все дело в том,Что я веду себя не слишком умно…Ну, если это — потрясение основИ грех тягчайший против государства,То скоро всех у нас поубивают,За исключением коров да лошадей. Что ж признаю,                                                      виновенДвойной виной: я — человек и смертен. А теперь                                                    признайся,Чем моя дурость превзошла твою?Он улыбнулся вновь.Отпил глоток невкусной влаги и поднял палец вверх.— Я рад, что не задел тебя. Позволь же напрямую:Я про твою дурную одержимость — опасную, сказал                                     бы, одержимость —Историей о смерти Гамлета-безумца. Поверь,Она идет во вред тебе…— Какая одержимость? Историей про Гамлета?..                                              Вредит мне?Ну что за чушь?! Кому какое дело до того и нашей                                                  дружбы,Которую ты подымаешь на смех. Да и при чем тутКоролевство?!— Как при чем?!Пустячное — порой важней всего.— Я помню, нашей с тобой бабкеЗагадки нравились… И ты пошел в нее?— Ну, знаешь ли, сейчас мне не до шуток!Кончай дурачиться! Ведь над тобой в рукавСмеются при дворе, а смех придворных…Ты знаешь сам… тогда уж дело плохо…Но много хуже — шепоток в народе. Да, про тебя!Пройдись по улицам, переодевшись, как калифБагдадский, загляни на постоялый двор,На лавку сядь с отребьем да послушай там пересудыО Горацио, преславном нашем лорде.Что о его посольствах в Италию, к французам,                                                          англичанамУслышишь ты? Или о службе королю здесь, в Дании?Да нет! — о том, что впал Горацио в маразм и всё                                                          твердитОб этом, как его… о Гамлете — кривляке, который                                                                      мертвНевесть уж сколько лет. Или склонись к                               придворному любомуИ на ушко шепни: «Послушай, здесь Горацио,Бьюсь об заклад — и часа не пройдет,Как заведет про Гамлета!», «Три к одному — и                                                     принято.Но только — без намеков: ему бы только повод,И оседлает тему излюбленную: Гамлет то, да Гамлет                                                             это…»Не буду говорить тебе, кузен, как это действует на                                                                   нервыКоролю, и, прямо скажем, мне: своей карьеройПри дворе обязан нам ты, как и тем, кто был до нас…Что станут говорить о мудрости властителя, когдаЕго министр слывет за идиота? И это — твоя                                                          верность?Послушай, за твоей «неважною» навязчивой идеейТы позабыл о том, что вправду важно:О сути. Верность Принцу, амбициям его,Его «правам на трон» — тебе не кажется, все это                                                       умаляетТвою любовь к монарху, что на троне — сейчас?— Скажи мне, — с горечью спросил я, —Что король — он думает, как ты?— Коль ты о том, что наш монарх своею королевскою                                                     печатьюСкрепил велеречивый документ, где это сказаноТакими вот словами… Ясно, нет, мой друг!Но я как правая его рука… я знаю его мысли — и                                                             поверь,Его любовь к тебе — как и моя — все та же. Как другЯ должен был тебя предупредить…Он пригубил воды и улыбнулся.— Что же, спасибо, Карл, —Я поклонился. — От души благодарю —Ты только что мне вновь напомнил сутьТвоей политики придворной: все, что сложно,Свести до примитивной ясности — тут у тебя талант…— Ну ладно, ладно, ты ведь не в обиде! —Он выдохнул, почти давясь от смеха.Я был не слишком вежлив:— Говорить, что я — посмешище для всей страны,Давай не будем. Точно так же, как не стануКричать на всех углах о том, что сделалДля Дании я и для короля. И если кто смеетсяВтайне за спиной — пускай его, мне это не мешаетЧтить дорогую тень и правду говорить.Да пусть хоть сто раз зовут шутомИ бьются об заклад — мне что с того?!Глупцов везде хватает. И если я могуПоведать правду про того, кого любил…— Горацио, не надо!Не своди меня с ума! Что за одержимость:Уже лет семьдесят он мертв, и пылью стал давно…— Вообще-то, сорок три прошло лишь года.— Прекрасно, сорок три…И что, скорбеть поныне?! Да это против Бога и                                                           природы.Он смертными нас создал. Все там будем: друзья,                                                       враги…История — лишь хроника смертей тех, с кемДружили мы. Клянусь Гераклом, ты городишь чушьИ хаешь Бога…Я вздрогнул — он по-своему мои словаИстолковал и фразу оборвал на середине.Потом, поднявшись, принялся ходить. За окномТемнело: ночь вползала в комнату.Вдруг резко обернулся он и начал:— Ладно, — сквозь усмешку, — все же поясню,Что заставляет меня лезть в твои дела.Из нас двоих ты — старше, не присталоМне, вроде бы, тебя учить — я пред тобой щенок.И все же… все же… кое-что меня смущает…Я озадачен. Это — как перчатка, что брошенаВ лицо мне, будто вызов всей мудрости моей.А я, поверь, горжусь — я знаю все пружины,Что управляют ближним: ненависть, любовь, ум,                                                          глупость —Для меня как на ладони. Без этого — ну, как мне                                                       устоятьПротив завистников — ты знаешь, положение                                                  министраКуда как шатко… Я обязан знать, чем каждыйДышит при дворе: причуды, страсти, моды…Поверь мне, двор — что сумасшедший дом…Но, глядя на тебя, я не могу понять — как,Как умнейший человек способен верить в то,Что за пределы смысла выходит начисто?!— Ну, знаешь, если так…— Стой! Ты кричишь о «правде»!Ты правды жаждешь. Истины! Но — что есть истина?Какую правду надеешься извлечь ты из могилы?Я — практик, знаешь ли. И правда для меня —То, что я видел, то есть правда факта!(Религию — давай не будем трогать, я верую,И этого довольно.) Позволь тебе напомнить,Что я был при тех событиях — да, не участник,Но свидетель. И я прекрасно помню Гамлета:Как он, пуская слюни, на полу сидел и все пыталсяПальцы сосчитать… И что, по-твоему,Был должен думать двор?! Я передергиваю?!Влез, куда не должно?! Давай смотреть на факты!Клавдий был убит. Рукою Гамлета.Убийство короля есть преступленье.Представь, что дело слушают в суде. Любой судьяНайдет две дюжины свидетелей — и под присягойОни покажут, что меч в Клавдия всадилНе кто иной, как Гамлет. Что еще? Все прочее —Лишь домыслы. Виденья. Сны… Ты утверждаешь,Клавдий — убийца Гамлета-отца? И это кто-то видел?Призрак? Ах, Призрак был тому свидетель? Ну и ну…
Перейти на страницу:

Похожие книги