Год собаки

Девон, кажется, тоже чувствовал, что близится решающий миг, и не находил себе места. Когда наступало время прогулки, он мчался к дверям и вылетал во двор, не дожидаясь меня, а порой и выбегал на улицу, пугая людей или других собак. Он снова начал рваться вслед за машинами и автобусами, причем порой дергал поводок с такой силой, что я падал или с криком боли хватался за свою больную ногу. И все с большей неохотой он выполнял простые, хорошо знакомые ему команды: «стоять», «сидеть», «лежать».

Чем упорнее я настаивал на своем, тем больше он упрямился. Диана об этом предупреждала: мне предстоит поединок воль, и победа достанется тому, кто упорнее и терпеливее.

С началом «кампании» я стал с Девоном суровее и настойчивее. Теперь, если он не подчинялся приказу сидеть, я со звоном бросал к его ногам цепь. Если он и тогда не слушался — клал ладонь ему на «корму» и с силой надавливал, заставляя его опуститься. Девон все больше возмущался и злился: возможно, наши тренировки неприятно напоминали ему прошлые неудачи и расставание с прошлыми хозяевами.

Один раз, когда я надавил на его заднюю часть, заставляя сесть, он схватил мою руку зубами. Я шлепнул его по заду открытой ладонью так сильно, что у меня заболела рука. Затем снова толкнул вниз, и он снова схватил меня зубами. Я опять его шлепнул. Так повторилось три раза, и наконец он сел — медленно и неохотно. Но я был недоволен собой: я кипел от ярости и, главное, чувствовал, что такая тактика ведет меня в тупик.

На следующее утро после того дня, когда я побил Девона (он, кстати, и не поморщился — может быть, даже и не заметил), я встал в половине седьмого, когда улицы еще пусты. Стояло прохладное весеннее утро.

Я дал Девону команду «рядом». Несколько шагов он спокойно прошел рядом, затем начал меня обгонять. Характерное поведение: даже подчиняясь, Девон ухитрялся незаметно настаивать на своем. Сила его воли одновременно и восхищала меня, и приводила в ярость. Я любил его и восхищался им, несмотря ни на что.

Вот и сейчас я наклонился, чтобы его приласкать. Но в этот миг он рванулся, вырвав у меня из руки поводок — для пса средних размеров он необыкновенно силен, — и бросился на проезжую часть, наперерез маленькому частному школьному автобусу.

Он выскочил прямо под колеса. Водитель ударил по тормозам, шины завизжали по асфальту, я услышал, как в автобусе кричат дети.

Нельзя было сомневаться, что Девон сделал это намеренно. Он не был идиотом; он прекрасно знал, что выбегать на улицу нельзя — над этим мы работали по десять раз в день с самого его приезда.

Я подбежал к нему, схватил поводок и, извинившись перед водителем, потащил Девона обратно на тротуар.

— Нельзя! Нельзя! Плохой пес! — проговорил я громко и сурово, схватив его за шкирку. Затем присел рядом с ним и заговорил спокойно, но настойчиво, глядя ему в глаза: — Послушай, приятель, лучше нам договориться раз и навсегда: ты меня слушаешься. Иначе здесь останется только один, и это будешь не ты. Понимаешь меня?

Девон смотрел на меня внимательно и задумчиво. «Как донести до него, — в отчаянии спрашивал я себя, — что это не какая-то идиотская тренировка по обидиенсу, что от него сейчас зависит, сможет ли он остаться здесь и стать моей собакой?»

Мы пошли дальше. На этот раз Девон никуда не удирал, а чинно вышагивал рядом со мной. Я снова наклонился, чтобы его погладить и приласкать — позитивное поощрение; и снова выяснилось, что он просто ждал подходящего случая.

Он рванулся — и снова скрылся из виду, больно хлестнув меня поводком по пальцам. Он снова гнался за школьным автобусом, который был больше и громче предыдущего. На сей раз его внимание привлекла передняя шина. Это было по-настоящему страшно. До столкновения оставались считаные секунды — однако каким-то чудом автобус проехал мимо, не задев Девона.

Было что-то первобытное в вызове, который бросал мне Девон, даже рискуя собственной жизнью. Чистый бунт, сопротивление ради сопротивления.

Но, черт побери, не для того я привез его в Нью-Джерси, чтобы он погиб под автобусом!

В этот момент я не мог мыслить рационально. Честно говоря, не мыслил вообще. Не вспоминал ни руководства по дрессировке, ни книги о бордер-колли, ни добрые советы Дианы. Не полагался ни на собственный опыт, ни даже на инстинкты. Мы с ним оказались в доисторической эпохе: пещерный человек и его полуприрученный зверь.

Автобус с ревом промчался мимо — водитель даже не заметил собаки, — а Девон остановился посреди улицы, глядя на меня гордо и вызывающе, словно говоря: «Ну-ка, посмотрим, что ты теперь со мной сделаешь?»