Год - тринадцать месяцев (сборник)

Но как это и бывает в жизни нашей: пришла беда — отворяй ворота, или по-другому еще: невзгоды в одиночку не ходят. Так и у Сетнера Осиповича нынче — полоса невезения. И засуха, и корма, и этот комплекс, и с районными властями нет общего языка по части специализации… А такие вещи так просто не кончаются, грянет гром над его головой. Ему так и сказали: «Лучшие умы района думали насчет специализации, а ты, Ветлов, что-то много возомнил о себе, скромность потерял…» И прозвучало это обидно: мол, все тут обдумано и решено, с тебя требуется только всего-навсего исполнить. И при этом еще говорят об инициативе, о перспективе. Но ведь инициатива любого человека, даже того же пастуха, не может быть обозначена границами какого-то частного дела. Если агроном инициативен в поле, на лугу, то он неизбежно инициативен и в конторе на совещании, и в клубе на общем собрании, и в любом разговоре, пусть он прямо не касается поля или луга. Не получится инициатива у агронома, если поощрять его деятельность в поле, а на собрании или совещании пропускать его претензии мимо ушей…

Как обо всем этом подумаешь, так тут и без засухи сон отлетит. Всякие разные сельскохозяйственные беды то и дело валятся на голову. Не помнит Сетнер Осипович ни одного спокойного года. Все, что Сетнер Осипович сделал за последнее время в колхозе и благодаря чему и окреп-то колхоз в Шигалях, да и сами-то Шигали преобразились, все это отчасти пришлось строить в обход строгих предписаний, а иной раз и в нарушение финансовых правил. Однако все это до поры до времени. И то, за что вчера тебя хвалили, сегодня за это же самое могут и по шапке… Вот тут и подумаешь, спорить ли с районными властями в критических ситуациях…

На днях ездили на республиканскую опытную станцию: со всего района собрались председатели колхозов и главные агрономы и поехали смотреть силосование соломы. Такие поездки часто практиковались в районе. Принимал в своем колхозе делегации и Сетнер Осипович: один раз — закладку сенажа показывал, другой — закладку сложной силосной массы из кукурузы, подсолнуха и бобов, третий — пастбища. А вот на сей раз нашлась новинка на стороне: силосование соломы. Ну и название же корму придумали: соломонаж. Ну как тут не поехать и не посмотреть! Хотя у Ветлова на этот счет есть свое мнение: как ты ни силосуй солому, как ни сдабривай разными приправами, а солома соломой останется, сена не заменит, тем более концентратов. Правда, зимовка предстоит тяжелая, судя по всему, дело как раз до соломы и дойдет. Конечно, в Шигалях не спали: косили на сенаж где только можно было, а пенсионеров организовали на заготовку веников, — нужда всему научит, а Ветлов хватил этого лиха достаточно. Засуха, да и вообще всякий тяжелый год, обнаруживают очень ясно слабости каждого хозяйства и способности руководителей.

Хотя Сетнер Осипович относился к силосованию соломы скептически и в практической пользе этой поездки очень сомневался — была не была! — собрался. Утром съехались к райкому и, чтобы не пылить на своих машинах по дорогам, разместились в двух автобусах. Садились хмурые да сосредоточенные, словно все были сердиты на то, что их оторвали от важного дела на такой пустяк — силосование соломы. Один секретарь райкома Егор Петрович Калашников казался весел и беззаботен, хотя это еще ни о чем не говорило, и каждый из них знал, что Калашников беспокоится о делах в районе не меньше каждого из них. Просто такой характер был у человека: без шутки, без веселой присказки да анекдота он, кажется, и жить не мог. А тут, наверное, видит, что все мрачные, и давай тормошить пожилого председателя «Гиганта» Луку Дмитриевича. А у того в молодости слабость была — женский пол, и правда или нет, а про его похождения ходили целые легенды. Только это было очень давно, Сетнер Осипович тогда еще и на свет не родился, когда молодой Лука увивался за юбками. И вот сейчас он вспоминал иной раз что-нибудь забавное или забавно и смешно рассказывал что-нибудь и из нынешнего. И все знали, что если Лука Дмитриевич приезжает в район на бюро или на какое-нибудь совещание, то обязательно в ресторане пообедает, а какой же обед в ресторане без стопочки винца! Вот Калашников и тормошит его: хороши, говоришь, у нас официантки в ресторане. А Лука Дмитриевич понимает, к чему клонит Калашников, и рад стараться, потешает своих товарищей-председателей:

— Новенькая особенно хороша. И где только откопал ее директор? Сел я обедать, а она и гак повернется, и этак, и улыбнется-то тебе, и глазки сощурит, ну, братцы, какой уж тут обед. Ну, я, старый мерин, и растаял, каюсь. А потом на часы-то глядь, у меня мороз по спине: опоздал на бюро! Поскорей рассчитался с этой красоткой да бегом, как спортсмен, весь взопрел, запыхался, еле живой добежал, на порог ступил, а Егор Петрович тут и спрашивает: «Сколько заложил?» А райком не обманешь, сами знаете, ну, я и признаюсь честно: «Сто пятьдесят водки и пива бутылочку». — И голосом Калашникова заключает Лука Дмитриевич свой рассказ: «Я о закладке сенажа спрашиваю, а не о водке».