— Завод у Алексея Петровича громадный, и вполне может быть, что какой-нибудь побочный цех на отходах или тарный, коробки какие-нибудь, ящики ему ведь нужны, как ты думаешь?
Юля Сергеевна насупилась и пожала плечами: откуда ей знать про Алексея Петровича!..
— Ну, если у него нет нужды в нашем шигалинском цехе, — продолжал фантазировать дальше Сетнер Осипович, — так ведь у него друзей-директоров в Чебоксарах да и в самой Москве!..
Юля Сергеевна кивнула, не поднимая глаз. И вот так каждый раз: как заговорят при ней об Алексее Петровиче, она так заволнуется, будто девочка, покраснеет. Иные еще и нарочно ее поддевают: ведь все в Шигалях знают, что Алексей Петрович, — это и есть та самая «первая любовь» ее, которую она ни позабыть, ни пережить не может. И Сетнер Осипович знает, как не знать!..
Председатель колхоза вспомнил об Алексее Петровиче сейчас без всякой связи с Юлей Сергеевной, но как только та вспыхнула, он все сообразил, однако что же делать? Ведь есть вещи и поважнее этих сердечных переживаний, и Сетнер Осипович не собирается учитывать их при решении колхозных дел.
— Когда он у нас был? — спрашивает он в упор. — Года два? Кажется, там у него с оборудованием для нового цеха получалась неувязка?
— Какого цеха? — зачем-то переспросила Юля Сергеевна.
— Нового, — повторил председатель. — Да и я толком не узнавал, ни к чему было тогда. А у него ведь сын утонул, ты знаешь? — спросил вдруг он.
Она кивнула. Смущение уже. проходило, она чувствовала, как кровь отливает от лица.
— Это ведь прошлым летом еще случилось, — тихо сказала Юля Сергеевна.
— Да, прошлым, — подтвердил Сетнер Осипович. — А нынешним… знаешь ли? — Сетнер Осипович как-то странно усмехнулся, и она беспокойно спросила:
— Что такое? Заболел?
— Нет, не заболел, а с женой у него что-то случилось, короче говоря, она ушла.
— Ушла!.. — удивилась Юля Сергеевна и затихла. И жалость, и мстительное злорадное чувство охватили ее сердце. И словно бы кто-то посторонний захихикал в ней: «А, погнался за майрой[1], за белоручкой, так вот и получил, и сам виноват, так и надо, так и надо!..» Но это тайное торжество было так тягостно, так неприятно самой, что ее опять бросило в жар. Чему она радуется? Разве в таких делах может быть виноват кто-то один? Мало ли что там случилось у Алексея, да вот еще сын утонул, мало ли что… А ты, укорила она сама себя, дура старая деревенская!.. И, чтобы избавиться от всех этих внезапных, тяжелых и противоречивых чувств, она сказала:
— Племянник Юра приехал в отпуск из армии, надо сестре помочь, так если нет срочных дел, я после обеда…
— Конечно, о чем толковать! — живо и весело перебил председатель, словно бы испытывая вину перед ней и торопясь исправить ее, загладить. — Иди, сейчас и иди, да привет Юрию передавай, скажи, что ждем его поскорей из армии.
— Да вы бы сами зашли, — пригласила она, но голос у нее был какой-то чужой. Она пошла прочь, охваченная одним желанием: только бы не встретить никого в правлении.
В правлении Юля Сергеевна не встретила ни души. Она сбежала с крыльца и быстрой, легкой походкой пошла в редкой тени молодых деревьев, посаженных недавно возле правления. Шла и с запоздалой твердостью думала: ну и Сетнер! зачем он все эти новости мне выложил?.. Не первый год они вместе работают, знают повадки друг друга, но у председателя всегда есть в запасе какая-нибудь неожиданность, какая-нибудь тайна!.. И теперь неспроста весь этот разговор, опять что-нибудь вроде той притчи о попе, а ты и гадай, что там у него на уме… И будто бы сама собой просилась в сердце робкая, трепетная надежда на то, что Алексей Петрович приедет и они встретятся!..
Она улыбнулась и сказала сама себе с укором:
— Ишь, размечталась, глупая!..
2
По календарю — дело к осени идет, а скорых дождей ни старики, ни синоптики не обещают. Солнце от зари до зари палит беспощадно, и невозможно спастись от его суховейного жара. И ночью Сетнер Осипович не знает покоя и отдыха — солнце как будто и по ночам преследует его. Говорят ученые люди, что человек и природа — это неразрывное живое единство. А если так, если в засуху земля работает на износ, отдавая для спасения жизни самую сокровенную свою энергию, то такому же закону подвержен и человек. Особенно если человек этот — председатель колхоза. Это уточнение вызывает у самого Сетнера Осиповича улыбку. Но тут дело не только в биологии да физиологии, но в деревне кто больше председателя озабочен состоянием дел?! А ведь дела эти — и на полях, и на лугах, и на ферме — еще очень и очень зависят от стихии. Как человек ни вооружается техникой, а в этом единоборстве он все еще слабая сторона. Казалось в мае, в июне, что все нынче будет прекрасно, озимые взошли — лучше не бывает, все вспахали и посеяли в сроки, остается только к обору рекордных урожаев готовиться… А теперь вот председатель ворочается в своей постели и не может уснуть от заботы о том, чем будет кормить скотину колхозную в предстоящую зиму.