Год тумана

Думаю о миссис Монк, моей школьной учительнице, которая стояла на стуле и вешала на стену класса игрушечные часы. Все стрелки на них были разного цвета — красная часовая, синяя минутная, желтая секундная. Во всем этом не было даже намека на истинную сущность времени и на число, названное недавно соседкой-библиотекарем: 9 192 631 770.

Это относительно недавнее открытие в длинной и противоречивой истории изучения времени. Число колебаний атомов цезия, происходящих за единицу времени, известную нам под названием «секунда». Одна-единственная крошечная секунда. Только в 1967 году собственная частота атомов цезия была официально признана новой, универсальной единицей времени. Сегодня по всему миру установлены несколько атомных часов, самые внушительные из которых, НИСТ-Ф1, находятся в Национальном институте стандартов и технологий в Колорадо. НИСТ-Ф1 настолько точны, что за двадцать миллионов лет не отстанут и не убегут вперед ни на секунду. Вообразите себе двадцать миллионов лет, в пересчете на секунды, следующих одна за другой с идеально равными промежутками.

По этим меркам секунда сама по себе — ничто. Секунда — пустяк, мелочь, нечто смехотворное и преходящее.

Неустанно возвращаюсь, час за часом, день за днем, к тем нескольким секундам на пляже. В космических масштабах они ничто, но в отдельно взятой жизни эти секунды, такие мерные и ровные, — всё. Возможно, Ньютон был прав и время — спокойная река. Представляю себе Эмму, в одиночестве стоящую на берегу, спиной ко мне. В памяти она осталась такой, какой скрылась из глаз, — маленькой девочкой с черными волосами, собранными в хвост. По реке мимо нее плывет человек — я, атомы цезия проносятся с неимоверной быстротой, и каждое их колебание, каждая секунда все больше и больше отдаляют нас друг от друга.

Глава 56

День двести четырнадцатый. Подъезжаю к спортивному магазину «Динс фогги». Гуфи стоит за прилавком и приветствует меня радостным жестом.

— А вот и ты!

— Есть какие-нибудь новости? — указываю на два портрета, висящих над прилавком.

— Нет. Извини.

— У меня к тебе вопрос. — Кладу на стол перед ней листок бумаги. На нем, насколько позволили мне ограниченные художественные способности, нарисована лягушка, которую я видела на доске для серфинга.

Гуфи расправляет листок обеими руками. Ногти у серфингистки короткие, ухоженные, на правой руке — три серебряных кольца, одно с топазом, другое в виде миниатюрной цепочки, а третье похоже на обручальное.

— Что это?

— Видела такой рисунок на доске. На его доске.

— Что-то знакомое… — Девушка оборачивается к двери, ведущей в дальнее помещение. — Эй, Люк!

Оттуда выходит мужчина. Лысый, чуть за сорок, мускулистый, с пивным брюшком, выпирающим из-под футболки.

— Ну? — сонно спрашивает пузан.

— Моя знакомая говорит, что видела этот рисунок на чьей-то доске. Он тебе знаком?

— Конечно. Это фирменный знак Билли Розботтома.

— А, точно, — говорит Тина. — Я слышала о его досках, хотя сама никогда их не видела.

— И неудивительно.

— Кто такой Билли Розботтом?

— Точнее, кто он был такой, — поправляет Люк. — Владелец огромного магазина в Пизмо. Настоящий художник. Делал доски только из эквадорской бальзы и презирал пенополиуретан. Такие доски мало у кого есть, и стоит каждая целое состояние. Жаль беднягу Билли.

— Жаль?

— Погиб в авиакатастрофе в прошлом году. Летел из Майами в Панаму, на переговоры с какими-то воротилами. Билли хотел приобрести лицензию. А может, наоборот, ему повезло и он отправился на тот свет прежде, чем увидел свою фирму в чужих руках.

— Какое уж тут везение, — говорю.

— Зависит от точки зрения. Для серфингистов — да, настоящая драма. Когда Билли погиб, его сестра решила на время закрыть магазин, потому как не знала, что с ним делать, и ночью он сгорел дотла. Двадцать досок к чертям.

— Вы знаете хотя бы одного клиента Билли?

— Конечно. Один тип, нейрохирург, из Пасифик-Хейс.

Указываю на рисунок, висящий над прилавком, где изображен парень из «фольксвагена».

— Этот, случайно, не похож на него?

— Нет, — говорит Люк. — Он типичный добропорядочный гражданин.

— Могу поспрашивать, если хочешь, — предлагает Тина. — Слушай, ты никуда не торопишься прямо сейчас?

— В общем, нет.

— Тогда, может, пойдем в «Бэшфул» завтракать? Помнишь, я рассказывала тебе про их спецпредложение?

— А пойдем!

Бредем сквозь туман. Тишину нарушает лишь одинокий рейсовый автобус, в котором сидит единственный пассажир. Оглядываюсь и возвращаюсь на несколько ступенек, чтобы взглянуть на океан и серый пляж, еле видные в конце улицы.

— Этот город просто убивает меня, — говорю. — Я прожила здесь почти всю взрослую жизнь, и все-таки он угнетает.

— Понимаю. — Тина тоже оборачивается. С минуту мы стоим и смотрим вниз. Со стороны пляжа ползет туман — белая масса, которая накатывается на нас. Над головами кружит чайка.

— Читала Армистеда Мопина[9]? — спрашивает Тина.

— Да, что-то читала.