Год в гареме Дубая. «Золотая клетка»

– Ее зовут, как и тебя – Амаль, – сообщил мой искуситель и что-то приказал конюху. Потом позвал Асият.

Немного погодя я, завернутая в хиджаб и с лицом, щедро намазанным кремом от загара, поднималась в седло своей тезки. Убедившись, что я вполне способна это сделать, Сауд птицей взлетел в седло вороного скакуна, выведенного конюхом, и тут же, игнорируя открытые ворота, перемахнул через ограду.

Даже если бы ограда была вдвое выше, а открытых ворот вдвое больше, я не стала ими пользоваться. Амаль спокойно взяла препятствие, не скинув при этом меня. Сауд с интересом наблюдал за моими жокейскими стараниями.

Дальше мы ехали шагом. Катались недолго, поднявшееся солнце немедленно стало припекать, но за это время успели поспорить.

Показав на море оранжево-красного песка, раскинувшееся во все стороны, Сауд заявил, что ничего краше на Земле не существует.

Я фыркнула:

– Лес! Поле! Море! Горы! Все, что угодно.

– Я видел ваш лес, ничего хорошего – деревья, деревья, деревья! Почти рядом, сплошной стеной. Что хорошего? Никакого простора для глаз.

Теперь я смеялась. Мы вели лошадей в поводу, шагая рядом, я повернулась и пошла задом наперед, чтобы видеть его лицо. Вовсе не для любования, хотя было и это, просто люблю видеть реакцию собеседника.

– Для каждого хороша та земля, где он родился или вырос, земля его предков. У меня был знакомый, который утверждал, что нет лучше звука, чем завывание зимней вьюги за стеной чума и повизгивания собак рядом. А другой говорил, что краше моря ничего не видел, но не в штиль, а в настоящую бурю, когда все черным-черно и молнии сверкают.

Черные глаза внимательно разглядывали меня. Я даже чуть смутилась своей откровенности. Рядом шел не просто чужой человек, а человек из другого мира, а я со своими воспоминаниями о странных приятелях…

– А ты что больше всего любишь?

Его не смутили мои воспоминания и вопрос задан не ради красного словца.

– Я?.. У русского художника Шишкина есть такая совсем небольшая картина, «Травки» называется. Там не поле, не лес, а всего лишь травинки на полянке. Но каждая выписана, как живая. Сколько ни пыталась, так написать не получилось. Наверное, потому что писала с картины, а надо было с натуры.

– Ты рисуешь?

– Да! Я художница с дипломом. Но я больше люблю графику.

– Что?

– Люблю рисовать карандашом, углем, пастелью… И лошадей люблю рисовать.

– Верблюды лучше.

Я возмутилась:

– Что?! Что может быть лучше вот этой красоты? – Я погладила свою лошадку по шее, та кивнула, видно соглашаясь.

– Верблюд умней и выносливей, – упрямо возразил Сауд.

– Глупости! – Я совершенно забыла, что вообще-то завишу от этого человека. – Джип вон тоже выносливый. Но лошадь-то лучше.

Сауд расхохотался:

– Впервые спорю с женщиной.

Я с изумлением обернулась:

– Как это?

– Арабские женщины не спорят с мужчинами. Только между собой.

– Но если я не согласна или мужчина не прав?

– Держи свое мнение при себе.

Мы уже подошли к загону и Сауд передал поводья своего коня конюху. Я вспомнила, что хотела уточнить. Прогулка прогулкой, но у меня другие интересы:

– Вы обещали отвезти меня в Дубай сегодня.

Он протянул руку, чтобы взять поводья моей Амаль, и спокойно ответил:

– Нет. Поживешь здесь месяц.

– Что?!

Черные глаза смотрели жестко, слишком жестко, чтобы обошлось без последствий.

– Я сказал, что ты поживешь здесь месяц. Я покажу тебе настоящую пустыню с верблюда, когда приеду в следующий раз. А пока… можешь ездить на Амаль, но только рано утром.

Не дожидаясь моей реакции, которая, честно говоря, была настоящей растерянностью, Сауд что-то сказал конюху, тот закивал.

Разговор со мной окончен. Хозяин повернулся и направился к своему шатру. Я вернулась в свой злая как черт. Вот кто тянул меня за язык?! Зачем было спорить, доказывать, что трава лучше песка, а любить можно и тундру, если там родился? Зачем я рассказывала о себе и вообще что-то говорила? Разыгрывала бы из себя дуру, глядишь, и вернулась сегодня в Дубай, а завтра вообще домой в Москву.

Меня пугали перепады отношения со стороны Са уда, вернее, его настроения. Он то обходился со мной как с равной, то приказывал. Голос резкий, жесткий, тон, не терпящий возражений. Но меня словно магнитом тянуло к этому человеку, а его черные глаза завораживали.

И ему так шел костюм для верховой езды…