Однако имеется освященный временем и вполне респектабельный способ избежать лишних трат, особенно любезный французскому сердцу потому, что с его помощью можно достичь сразу двух целей: сэкономить деньги и надуть государство. Суть этого способа в том, что за дом назначаются две цены — официальная и реальная. Дело происходит примерно так: месье Риварель, бизнесмен из провинции, хочет продать полученный по наследству дом в деревне. Он просит за него миллион франков. Поскольку этот дом не является его основным местожительством, ему придется платить налог с суммы продажи, и мысль об этом причиняет месье Риварелю невыносимые страдания. Поэтому он решает, что в документах будет указана другая цена,
Совершение этой сделки требует особого такта и деликатности со стороны нотариуса. Все заинтересованные стороны — покупатель, продавец и агент по недвижимости — собираются у него в кабинете, и нотариус вслух зачитывает договор о купле-продаже. Указанная в договоре цена — шестьсот тысяч. Остальные четыреста тысяч покупатель принес с собой наличными и должен передать продавцу, но делать это в присутствии нотариуса крайне неприлично. К счастью, нотариус вдруг ощущает острую потребность посетить туалет, где и остается некоторое время, за которое покупатель успевает отдать продавцу деньги, а тот пересчитать их. Потом нотариус возвращается, принимает чек на заявленную в договоре сумму и наблюдает за подписанием акта. Его профессиональная совесть таким образом остается незапятнанной. В Провансе довольно зло шутят, что два главных качества, необходимых сельскому нотариусу, — это плохое зрение и слабый мочевой пузырь.
При покупке дома может возникнуть и множество других препятствий, и главное из них — это проблема коллективной собственности. По французскому законодательству собственность наследуется всеми детьми, причем каждый из них получает равную долю. Следовательно, чтобы продать дом, все они должны прийти к согласию, и чем больше в семье детей, тем труднее этого добиться. Характерная история приключилась со старой фермой, расположенной неподалеку от нас. Она передавалась из поколения в поколение и в конце концов оказалась разделенной между четырнадцатью двоюродными братьями и сестрами, трое из которых родились и жили на Корсике, а значит, по утверждению наших французских друзей, с ними невозможно было договориться. Ферму неоднократно пытались купить, и каждый раз девять из четырнадцати родственников были согласны, двое колебались, а трое корсиканцев решительно говорили «нет». Ферма до сих пор остается непроданной и в свое время неизбежно достанется тридцати восьми детям этих четырнадцати. В итоге у нее окажется сто семьдесят пять владельцев, почти незнакомых и не доверяющих друг другу.
Но даже если дом принадлежит единственному владельцу, такому, например, как Массо, — это еще не гарантия того, что сделка состоится быстро и без осложнений. Крестьянин подсчитает, сколько денег ему надо, для того чтобы до конца жизни не отказывать себе в выпивке и лотерейных билетах, и назначит за дом цену, которая покажется несусветной даже ему самому. Но если найдется покупатель, готовый заплатить эту несусветную цену, крестьянин тут же заподозрит подвох. Что-то слишком уж легко все получается. Возможно, он продешевил. Он на полгода снимет дом с продажи, а потом выставит его снова, но уже по более высокой цене.
Имеются еще и всякие мелкие сюрпризы, вскользь упоминаемые продавцом в самый последний момент: сарай, когда-то проигранный в карты соседу; старинный закон, согласно которому стадо коз формально имеет право два раза в год проходить через вашу кухню; тяжба с соседями насчет колодца — ожесточенная и тянущаяся с пятьдесят восьмого года; престарелый арендатор, обещавший непременно помереть к весне, — что-нибудь обязательно выясняется, и покупателю требуется немало терпения и чувства юмора, чтобы довести сделку до конца.
По дороге к знакомому агенту я пытался подготовить Тони ко всем этим местным особенностям, но, кажется, зря старался. Он без ложной скромности признался, что имеет огромный опыт и умеет торговаться как никто другой. Он играл в серьезные игры с большими мальчиками с Медисон-авеню, и какому-нибудь французскому бюрократу или крестьянину нечего и надеяться переиграть его. Я начинал сожалеть о том, что согласился представить Тони человеку, не имеющему ни личного бизнес-менеджера, ни телефона в машине.