Год в Провансе

Нас тоже прокололи, признали трезвыми и уложили на кровати. В вены воткнули прозрачные трубки и опустили их в пластиковые мешочки. Мы старательно разжимали и сжимали кулаки. В зале стоял веселый гул и царило приподнятое настроение. Те, кто до этого был едва знаком друг с другом, разговаривали как старые друзья, что часто случается, когда люди сообща делают доброе дело. Возможно, некоторое оживление в атмосферу вносил и бар, расположенный вдоль дальней стены.

В Англии в награду за сданную кровь вы получаете чашку чая и печеньице. Но в Провансе, освободив от прозрачных трубок, нас подвели к длинному столу, вокруг которого суетились добровольные официанты. Чего желаете? Кофе, шоколад, круассаны, бриоши, бутерброды с ветчиной или чесночной колбасой, стакан розового или красного вина? Ешьте! Пейте! Восполняйте пожертвованные кровяные тельца! Побалуйте свой желудок! Молодой медбрат энергично работал штопором, а доктор в длинном белом халате пожелал нам всем bon app'etit. Судя по числу скопившихся в углу пустых бутылок, на призыв о помощи откликнулась половина населения окрестных деревень.

Через некоторое время мы получили по почте номер «Le Globule»,[113] официального журнала французских доноров. В нем сообщалось, что в то утро были собраны сотни литров крови, хотя, по-видимому ради сохранения врачебной тайны, ничего не говорилось о том, сколько литров вина было выпито.

Наш приятель, юрист из Лондона, ревнитель пресловутой английской сдержанности, сидя на террасе кафе «Фэн-де-сьекль» в Кавайоне, наблюдал за тем, что сам он называл «лягушачьими ужимками». День был рыночным, и по тротуару тек непрерывный поток хаотично движущихся, останавливающихся и толкающихся людей.

— Посмотри вон туда. — Мой приятель указал на остановившуюся посреди улицы машину, водитель которой вылез ради того, чтобы обнять своего знакомого. — Они постоянно тискают друг друга. Черт знает что! Мужчины целуются! Отвратительная и нездоровая привычка. — Он сердито фыркнул в свое пиво. Столь дикое поведение оскорбляло врожденное чувство приличия, присущее всей чопорной англосаксонской расе.

Мне самому потребовалось несколько месяцев для того, чтобы свыкнуться с любовью провансальцев к разного рода физическим контактам. Как и любой человек, выросший в Англии, я с детства впитал в себя некоторые принятые в обществе правила поведения: держаться от собеседника подальше, ограничиваться кивком вместо рукопожатия, целовать при встрече только состоящих со мной в родстве особ женского пола и не демонстрировать публично свою привязанность ни к кому, за исключением собаки. Провансальская приветливость, выражающаяся, в частности, в том, что тебя ощупывают так же тщательно, как на контроле в аэропорту, сначала пугала меня. Позже я научился получать от нее удовольствие и всерьез увлекся изучением языка жестов, неизменно сопровождающих общение провансальцев.

Когда встречаются два хоть немного знакомых между собой человека, они обязаны по меньшей мере обменяться рукопожатием. Если руки чем-то заняты, вам предложат для пожатия мизинец. Если они мокрые или грязные — локоть или плечо. Нахождение за рулем автомобиля или велосипеда не освобождает вас от обязанности toucher les cinq sardines,[114] и на дорогах то и дело возникают аварийные ситуации, когда, высунувшись из окна машины или перегнувшись через руль, водители трясут чью-нибудь руку. И это только при шапочном или официальном знакомстве! Более близкие отношения требуют и более явных проявлений радости при встрече.

Как правильно заметил наш приятель-юрист, мужчины целуются с мужчинами. Они не только целуются, но и хлопают друг друга по спине, хватают за плечи, бьют по почкам и щиплют за щеки. Чем сильнее ваш знакомый провансалец радуется, увидев вас, тем больше у вас шансов заработать синяки в его объятиях.

При общении с женщинами риск получить травму не так велик, но зато в этом случае вы можете совершить непростительный промах, неправильно рассчитав количество поцелуев.

В те дни, когда я делал первые шаги в постижении всех этих светских премудростей, мне нередко случалось чмокнуть какую-нибудь знакомую даму в одну щеку и, уже выпрямившись, обнаружить, что она подставляет мне вторую. Только снобы целуются по одному разу, объяснили мне, ну и еще чудаки, замороженные от рождения. Потом мне показалось, что я освоил правильный ритуал — троекратный поцелуй: левая щека — правая — опять левая. Я испробовал его на знакомой парижанке и снова ошибся. Только провинциалы целуются трижды, заявила она, цивилизованным людям вполне достаточно двух раз. На следующий день, повстречав жену соседа, я приложился к ее щекам дважды. «Нет, три раза», — потребовала она.

В конце концов я нашел выход: надо пристально следить за движениями женской головы. Если после двух поцелуев она замирает, я почти уверен, что положенная квота выбрана, но на всякий случай еще некоторое время не выпрямляюсь, чтобы не попасть впросак.