Год в Провансе

Агент встретила нас у дверей своего офиса, усадила за стол и вручила два толстых альбома с фотографиями и описаниями домов. Она совершенно не говорила по-английски, а Тони — по-французски, и поэтому он решил, что может вести себя так, словно ее вообще нет в комнате. Его поведение выглядело еще более неприличным оттого, что он считал возможным беззастенчиво материться. Мне пришлось пережить мучительные полчаса, пока Тони перелистывал страницы альбомов, непрерывно приговаривая: «Твою мать!» или «Они просто сдурели», а я пытался переводить его комментарии и лепетал какую-то чушь о том, что мой друг немного удивлен ценам.

Он явился в офис агента с твердым намерением купить только дом, без земли. У него нет времени, чтобы возиться с садом. Но я видел, как, переворачивая страницу за страницей, Тони уже начинал воображать себя провансальским сквайром, владельцем обширных виноградников и собственной оливковой рощи. К последней странице он был больше всего озабочен вопросом, где разбить теннисный корт. К моему большому огорчению, Тони счел три дома достойными своего внимания.

— Мы сегодня посмотрим их все, — объявил он, записывая что-то в своем ежедневнике, и посмотрел на часы. Я было решил, что сейчас Тони захочет позвонить в Лондон с телефона агента, но оказалось, он просто услышал зов желудка. — Сейчас идем в ресторан, — распорядился он, — и вернемся сюда к двум.

Тони помахал в воздухе двумя пальцами, агент улыбнулась и покивала в ответ, и мы ушли, дав бедной женщине возможность прийти в себя.

За ланчем я сообщил Тони, что не поеду с ним и агентом осматривать дома. Он очень удивился тому, что у меня нашлись другие дела, но заказал вторую бутылку вина и поведал мне, что деньги — это международный язык и он не предвидит никаких сложностей. К сожалению, когда принесли счет, выяснилось, что ни его золотая карточка «Америкэн экспресс», ни дорожные чеки, которые он не успел разменять, не представляют никакого интереса для владельца ресторана. Я заплатил за ланч и отпустил какое-то замечание насчет международного языка. Тони даже не улыбнулся.

Я расстался с ним со смешанным чувством облегчения и вины. Самоуверенные хамы всегда неприятны, но все-таки, если вы за границей и он ваш соотечественник, вы чувствуете за него некоторую ответственность. На следующий день я позвонил агенту, чтобы извиниться. «Ничего, — сказала она. — Парижане бывают и похуже. А тут я хотя бы не понимала, что он говорит».

Свидетельством того, что весна наступила окончательно, стали изменения в гардеробе месье Меникуччи. Он пришел к нам для проведения études[73] перед началом грандиозного летнего проекта — установки в нашем доме центрального отопления. На этот раз вместо шерстяной шапочки на нем была легкая хлопковая модель со слоганом, рекламирующим сантехническое оборудование, а вместо меховых снегоходов — коричневые брезентовые боты. Его помощник jeune нарядился в камуфляжную форму и стал похож на спецназовца. Вдвоем они маршировали по дому и делали замеры, а месье Меникуччи при этом еще и баловал меня своими избранными pensées.

Для начала разговор зашел о музыке. Они с женой на днях посетили торжественный ланч и танцы, устроенные ассоциацией водопроводчиков и сантехников. Оказалось, помимо всех своих прочих талантов Меникуччи еще и отличный танцор. «Да, месье Питер, — подтвердил он, — мы протанцевали до шести часов. У меня ноги как у двадцатилетнего». Я вообразил, как он проворно кружит мадам в туре вальса. Интересно, у него имеется и специальная бальная шапочка? Представить месье Меникуччи с голой головой было невозможно. Я улыбнулся. «Знаю, знаю: вы подумали, что вальс — это не очень серьезная музыка, — по-своему истолковал он мою улыбку. — Если хотите серьезной музыки, слушайте великих композиторов».

И месье Меникуччи поделился со мной замечательной теорией, пришедшей ему в голову, когда он играл на кларнете во время одного из регулярных отключений электричества, столь любимых французскими энергетиками. Электричество, сказал он, это суть наука и логика. Классическая музыка — это суть искусство и логика. Vous voyez?[74] У них имеется один общий фактор. И когда вы слушаете стройную и безупречно логичную симфонию Моцарта, вывод напрашивается сам собой: из Моцарта получился бы отличный электрик.

Научную беседу прервал вернувшийся jeune: он подсчитывал, сколько радиаторов нам потребуется. Выходило, что двадцать. Меникуччи, услышав эту цифру, поморгал и потряс пальцами, будто обжегся:

— Oh làlà. Это влетит вам в копеечку. — Он назвал цену в несколько миллионов франков и, увидев мое ошеломленное лицо, сразу же разделил ее на сто: оказывается, он считал в старых деньгах. Но и в новых сумма производила впечатление. Особенно высока была стоимость чугунных батарей, к которой прибавлялся еще налог с продаж — или TVA — восемнадцать с половиной процентов. Эти последние проценты и дали месье Меникуччи повод произнести обличительный монолог о безобразиях, которые вытворяют правительство вообще и налоговые органы в частности.