Год Ветра

От этого я вспыхнула огнём, возмущённо уставилась на парня. Только рот приоткрыла, чтобы высказаться, как Илья меня поцеловал, нагло залез в рот языком, продолжая ласкать попу. У меня между ног стало жарко, и немного тяжело, наливалось всё снаружи и внутри. Трепет просто невероятный от его прикосновений.

— Дана, ты ревнуешь? — в губы спросил, нежно поглаживая плечи через рубаху.

— Да. Необычное такое чувство: горько и больно.

— А раньше не ревновала? — хмурился он, и продолжал водить ладонями по мне. С плеч на руки, по фигуре прошёлся, посмотрел оценивающе сверху вниз.

— Нет, — задыхаясь, ответила я. — Илья, я хочу тебя.

— Вау! Не ревнуй, мне только ты нужна, — шептал он.

— Не могу, оно непроизвольное, — тихо признавалась я, оглядываясь. Чтобы нас странных и непонятных не подслушали. — Ты так изменился. Раньше витал в облаках, стихи писал. — Я посмотрела ему в глаза и стала читать то, что было посвящено именно мне:

— В сапфировых льдах, в карамельной листве,

В палящих лучах, в изумрудной траве,

Весь год напролёт моё сердце поёт…

— О тебе, о тебе, — рассмеялся Илья и своим красивым поставленным голосом с лёгким шипящим штробасом продолжил:

— Ты плещешься в сердце, являешься в снах,

Втекаешь в меня на мягких волнах

Ты – солнце!

Поцеловал меня в губы, оставляя на них свой вкус, влагу и приятное ощущение тепла.

— В твоих я купаюсь лучах…В мечтах, в мечтах… Пророческий стих получился, целый год без тебя. Да, изменился. Так надо, расти и брать на себя ответственность. А ты не ревнуй, лучше люби. И рассказывай, что ощущаешь. Сейчас штаны принесу.

Он отошёл от меня и закрыл занавеской примерочную.

Очень серьёзный, даже слишком.

— Илья! — выглянула я и посмотрела ему вслед. — Папа тоже просил ему рассказывать о своих чувствах.

— А знаешь почему? — искоса глянул он.

— Нет.

— Потому что Аспи не испытывают такого спектра эмоций. Они их либо не выражают, либо не могут сдержать. Ты не болеешь, Мышонок, пора снимать диагнозы.

— Аспи не любят, когда их так называют, — улыбнулась я.

Его идея, что я оказалась временно больной, что диагноз могут признать ошибочным, поразила.

Но признают ли?

И зачем это нужно Илье. Ведь, когда мы познакомились, он был готов заботиться и лечить меня. А теперь вот так потребовалось сделать меня как все.

— Чувствую, что напридумывала! — не стесняясь других покупателей, крикнул мне Илья.

— Нет! Не чувствуешь! — рассмеялась я, вернулась к примерке одежды.

****

«Космическая станция» оказалась полногабаритной. Папа купил древнюю квартиру, не сделал ремонт. Это поражало настолько, что я в прихожей встала и не сразу решилась пройти. Такое яркое впечатление произвёл на меня однажды барак, в котором жил Илья. Стариной дыхнуло. Как в фильмах. Завораживающее зрелище, если честно.

Дом пропитанный историей, довоенной, дореволюционной. Ведь этот кругляш, выпирающий в коридоре, указывал на наличие дымохода? Потолки пылились где-то очень высоко, там лепнина, покрытая пылью, потемнела. И запах странный. Однажды я в маленьком городке, где мы познакомились с Илюшей, побывала в библиотеке. Приблизительно так и пахло. Древней канцилярией, чернилами, жёлтыми листами старых книг, скрипучим полом и сединой библиотекарши. Кому скажи, не поверят, что я так чувствую запахи.

— А вот твои Хаски, — улыбнулся Илья и поставил передо мной мохнатые мордахи забавных собакенов, как и предполагалось невероятно милых. Сам он разделся и с пакетами в руках удалялся по узкому коридору. Удалялся, удалялся… Да. Хорошо, можно велик покупать и кататься с кухни в гостиную.

— Здесь кухня, — первая дверь налево, — Здесь наша спальня, и санузел, две пустые кладовки.

Эхом отражался его голос. Я сняла куртку и кроссовки. Вешалка была маленькой, пока что ни шкафа, ни полки для обуви не было. По затоптанному, почерневшему, но очень красивому паркету, выложенному в коридоре ёлочками, я прошла за Ильёй, оставив справа от себя вход в гостиную.

Кухня достаточно большая со старым набором мебели. А вот обеденный столик был современным с матовым стеклом на столешнице и стоял на красивой белоснежной ножке, напоминающей рогатку. Имелось два белых стула, обитые кожей. И плита была заменена на сенсорную электрическую. А так страшно-коричневый гарнитур с серебристыми потёртыми ручками, видимо достался от старых хозяев. Занавеска закрывала половину окна.

Невероятно, что в Москве ещё сохранились такие квартиры.

— Ты хочешь кушать? — неслось откуда-то издалека.

— Недавно ведь ели.

Я заглянула в санузел. Туалет и ванная были разделены. С одной стороны хорошо, с другой стороны два узких длинных помещения напоминали почему-то тоннели в метро. Ну, уносилось вдаль узкое пространство с унитазом где-то под четырёхметровым потолком. И ванная комната такая же. Где-то там, у зелёной стены на коричневой плитке старая чугунная ванна, в конце раковина с краном. Но современная стиральная машинка стояла. Узкая, потому что места было невероятно мало. Не развернуться.

Два пустых чулана, если хорошо с ними поработать могли бы стать гардеробными, внутри них горели лампочки, свисающие на проводах.