Год ворона, книга первая

Девчонка забилась в угол. Сжалась в комочек, сидит на полу. Смотрит на меня взглядом овцы на бойне. При виде кухонника ее глаза становятся по пять копеек. Чтобы не получить свежий труп с разрывом сердца улыбаюсь, как получается. Получается судя по реакции, не ахти, лицо до сих пор сводит от избытка адреналина…

Мысленно махнув рукой на самочувствие перепуганной пациентки, аккуратно разрезаю скотч. Сперва на ногах, потом дохожу до рук. Прижав палец к губам, чтобы не вздумала орать, медленно отлепляю толстую коричневую ленту. Мы не в боевике, где положено срывать одним движением, чтобы сразу крику было, как в рекламах про эпиляцию. Правильно — не спеша, по чуть-чуть. Липучка явно не канцелярская, такую обычно для промышленной упаковки применяют. К примеру, на аэродромных складах…

Девчонка, по-прежнему скорчившаяся, не отрываясь смотрит на меня. Взгляд при этом у нее какой-то странный. Не в глаза или сквозь меня, а почему-то на ту область, что аккурат ниже пупка. Блииин! До меня окончательно доходит, в каком я виде… Я же как лежал, в одних часах, так и ринулся в бой.

Сдавленно матерюсь и, покраснев чуть не до пяток, кидаюсь в комнату, где молниеносно, будто спичка уже начала догорать, сгребаю разбросанное шмотье.

Одевшись, возвращаюсь, по пути закрываю входную дверь. Отмечаю, что замок не выбит, значит открыли изнутри, добровольно. Мила стоит над умывальником, уставившись в зеркало чистит зубы. Почему зубы? Зачем зубы? Непонятно. Но чистит очень старательно, даже слишком. Как бы до десен не разодрала. Одета точь-в-точь как вчера: рваные джинсы, сиреневая футболка. Из-под сползшей футболки вылезает бретелька лифчика. И нафиг он ей? При ее комплекции — как рыбе зонтик.

— Ты этого, — киваю в сторону входной двери, — знаешь?

Девчонка мотает головой. Ручка щетки торчит изо рта уродским чупа-чупсом. Капельки пасты застывают на стекле белыми крошками.

— Понятно… — приваливаюсь к косяку, — А как он тогда сюда попал?

Мила вытаскивает щетку изо рта, споласкивает под струйкой из крана, со второй попытки ставит предмет личной гигиены в стаканчик у зеркала. Руки у нее ощутимо дрожат. Поворачивается ко мне. Уголок рта выпачкан пастой.

— Ну после того, как мы… как я… ну в общем, как ты заснул, я оделась и посуду мыть на кухню пошла. Позвонили в дверь. Спрашиваю «Кто?», говорят, что соседи снизу, что я их залила… Дверь открываю, а этот сразу меня в ванную поволок…

Машинально отмечаю «после того, как как мы», «оделась», и переход на «ты». А самое главное — «как ты заснул», а не, скажем, «пошел спать». Вот ведь попал ты, Виктор Сергеевич, обеими ногами в маргарин! Точнее как второй снаряд в одну и ту же воронку. Или как бледнолицый брат, два раза наступивший на те же грабли.

И это уже, друг мой Витя, не просто пипец, а пипец полный, окончательный и бесповоротный. Ведь если повторно привлекут за совращение, то даже учитывая местные, достаточно демократичные тарифы статей УК, откупиться от срока встанет в такую сумму, что таких халабуд как моя квартирка, нужно будет пару десятков продать…

Хотя до обвинения мне, судя по ситуации, как до Китая раком. В первую очередь потому, что его должны предъявить. Кроме Милы сделать это некому, а она вроде как не рвется звонить сто два и строчить на меня заяву. Ладно, мандражировать и грызть себя потом буду. В зале суда. Если он состоится. А сейчас самое время кой-чего уточнить. В рамках, так сказать, оперативного дознания.

— Веревка из твоего хозяйства? — спрашиваю, глядя на петлю, болтающуюся под потолком.

— Нет, — машет головой. — У нас на балконе для белья планки специальные. Папа сделал… — Губа у девчонки начинает дрожать.

Мля, мне вот для полного счастья только слез с истерикой не хватало!

— Скотч тоже не ваш?

— Может где и был, но я не видела никогда.

— Ясно… — протягиваю задумчиво. Внимательно смотрю на Милу. — Ты можешь сказать, что вся эта херь значит?

Девчонка пожимает плечами, хлопает непонимающе глазами.

— Ну я даже не знаю… Может, про папу узнали, хотели ограбить.

Трясу головой:

— Нихрена это, дорогая моя, не грабитель!

Блин, зря я ее своей дорогой назвал! Уши девчонки вспыхнули. Мда уж, факт совращения, хоть и по обоюдному, похоже, согласию, к ворожке не ходи, состоялся. Правда, нужно еще выяснить, кто кого совратил. Но это потом. Продолжаю.

— На ограбление не тянет. Любой местный уркач тебя или ножом бы пырнул, или просто в ванной закрыл… — Проглатываю так и норовящее выскользнуть «при этом не забыв изнасиловать». Учитывая нынешние обстоятельства, лучше этого не касаться, тема очень уж скользкая. — Ну вот, закрыл бы тебя в ванной и спокойно хату обнёс. А тут такие сложности. Нахрена, спрашивается?

— И что? — Мила, похоже, так и не поняла, к чему я веду.

— А то, что самоубийство он хотел инсценировать. Типа, мол, ты от нервного потрясения выпила коньяку, — бросаю короткий взгляд на кухню. Следов наших поминок нет, но в мусорном ведре обязательно нашлась бы пустая бутылка. А то и косяк недокуренный. — Или травы дунула со всей рабоче-крестьянской ненавистью. И завесилась.