Год ворона, книга первая

Просидев пару месяцев на одном лишь окладе «за звание», без должностных и ведомственных добавок, да и без ставшего привычным конверта, я психанул и написал рапорт. Особо не беспокоился, спецы из нашей конторы нарасхват у коммерсантов. Однако, как быстро выяснилось, спрос на меня как на узкопрофильного специалиста в Украине равен нулю.

Такого просто не могло быть, однако ж — получилось. Конечно, не существовало никаких «черных списков», куда меня включили бы. Но… Любая контора, которая могла меня взять или собиралась взять на службу, быстро узнавала, что делать этого категорически не стоит, поскольку я нацист, садист, людоед, казнокрад и вообще враг прогрессивного человечества. С рекомендациями, которые исходили из самых верхов, спорить никому не хотелось. Оставалось уйти в откровенный криминал, но я бы скорее удавился. Есть понятия, через которые не переступают, что бы не случилось.

Когда жизнь начинает рушиться уже не по кирпичику, а целыми стенами и этажами, достаточно дать первую слабину. Дальше само пойдет. Я не удержался, слишком привык, что за мной всегда сильная государева рука. Рюмка, другая… Сначала просто, чтобы снять напряжение, потом, чтобы уснуть. После уже просто так, чтобы не смотреть на поганый мир трезвым взглядом. Не вспоминать, что потерял и не задаваться одним и тем же вопросом — может, все-таки следовало поступить по-другому?…

И все окончательно покатилось под окос.

От воспоминаний про первые грабли отвлекает Мила. Несет какую-то ерунду насчет того, что «ну вот, еще немного, и все наконец закончится, наверху разберутся, может медаль дадут…». Никак не могу понять, что на нее нашло и чего она вдруг меня утешает. А затем понимаю, что не меня — себя она успокаивает. И тут девочку наконец прорывает.

Все, что копилось у нее на душе за минувшие дни, выплескивается разом на мою, пусть уже не такую больную, но и не очень здоровую голову. Это не истерика и не рыдания, скорее тихое-тихое подвывание с безумной тоской и обреченностью в глазах. В таком состоянии и за окно шагают, и бельевую веревку намыливают…

Не знаю, что делать… всякое в моей жизни случалось, а такого вот — никогда не бывало. В конце концов просто обнимаю ее и долго глажу по голове, как котенка, пока слезы пропитывают футболку у меня на груди. Наконец Мила засыпает, сразу и накрепко. Тихонько, осторожно укрываю ее пледом.

Мне пора.

Честно дождавшись истечения сорок восьмого часа, еду на Петровку. Там расположена куча маркетов, книжный и вещевой рынок, а потому всегда огромное количество людей. У входа-выхода метро, как и положено батарея таксофонов.

— Доброе утро! — набрав номер и услышав «алло» произношу, стараясь говорить не своим голосом. С Аленой мы знакомы давно, может меня узнать. — Будьте добры, Сергея позовите…

— А вы кто? — далекий женский голос с трудом пробивается сквозь сдавленный усталый плач. Да что ж такое, как сговорились эти бабы. Только через пару мгновений до меня все доходит.

Твою ж мать…

— Вы разве не знаете? — Алена, не дожидаясь ответа, бросается в рассказ, будто многократное его повторение может принести облегчение. — Сережа погиб. Он в воскресенье на работе до ночи был. А в понедельник взял отгул и поехал с ребятами в Новоукраинку, на подводную охоту. Пропал, так и не нашли. Там же ямы кругом. Ил, протоки… Мы поминаем сегодня. Если вы его друг — приезжайте. Тут все собрались…

Неуклюже уточняю адрес, обещаю быть «минут через сорок». Промахиваюсь трубкой мимо рычага, попадаю лишь со второго раза. Бреду сквозь столичную толпу, не разбирая дороги и сталкиваясь с матерящимися прохожими. Чувствую, как за мной крадется, неслышно переставляя лапы, здоровенный, размером с маршрутку, зверь.

Полный Песец.

25. Эльдорадо

Самолет VIP-класса снизился до полутора тысяч метров и двинулся по широкому прямоугольнику, ожидая, когда освободят взлетно-посадочную полосу. Виктор Морган откинулся на мягкую бежевую спинку кресла и прикрыл глаза тяжелыми веками.

С высоты птичьего полета три авианосца, дрейфующие неподалеку от плавучей базы «Эльдорадо», смотрелись акулами рядом с кашалотом, а корабли сопровождения авианосной ударной группы казались и вовсе мелкой салакой. Единственный пассажир чартерного «Гольфстрима», не отрываясь, глядел в иллюминатор на плавбазу и вспоминал все, что ему было известно об этом удивительном творении человеческих рук.

Это был даже не корабль, а искусственный остров, который не имел собственного двигателя и передвигался с помощью четырех специально предназначенных для этого буксиров. Его двухкилометровое «тело», сверху похожее на гигантскую сколопендру, состояло из отдельных секций, имеющих надводную и подводную части, соединенных между собой колоннами.

Такая конструкция позволяла почти полностью компенсировать волновые колебания даже при сильном шторме. Поэтому плавбаза принимала самолеты практически в любую непогоду и, к тому же, оказалась избавлена от традиционного риска обычных судов — возможности переломиться на особо крутой и высокой волне.