Год ворона, книга первая

Арм-дилинг даже по сравнению с наркодилингом — бизнес серьезный и очень жесткий. В том числе и для покупателя. Эффективный менеджер или одаренный студент-ботаник думают, что стоит лишь выйти на улицу вечером и прогуляться в неспокойном районе, как из каждой подворотни будет доноситься вкрадчивый шепоток:«Молодой человек, АКМ недорого не желаете?». Нет, стволами торгуют исключительно со своими, проверенными людьми и человеку, далекому от уголовного мира, здесь ловить нечего. Если и продадут, то скорее всего для того, чтобы как-то подставить.

Но я представитель не мирной профессии, оперативные материалы в свое время перелопатил, а потому знаю явки и пароли. Основной сбыт «левого» оружия в Киеве идет через знаменитый «блошиный» Сенной рынок. Сам не видел, врать не стану, но знающие люди рассказывали, что там как-то продали советскую противотанковую пушку. Действующую, чуть ли не в полной комплектации и с двойным боекомплектом. То ли от КиУРа [39] осталась, то ли из Зеленой Брамы [40] приволокли. Эхо войны, блин!

Но на Сенной лучше не соваться. Место центровое, всем заинтересованным инстанциям и параллельным властям оно известно отлично. Соответственно, топтунов — как на Первомай у Мавзолея. И с моим счастьем нарваться на кого-то из знакомых или «правильно ориентированных на инструктаже у куратора» — как два пальца об асфальт. Поэтому придется ехать туда, куда я ехать очень уж не хочу. В то место, где на каждом углу меня поджидают мрачные тени прошлого…

* * *

Одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Первое мая. За год и три месяца до того, как шестеро гребаных летунов заховали в Русе свою ядреную неучтенку. Демонстрация. Обычные, ничуть не встревоженные лица. Все знают, что в Чернобыле какая-то серьезная авария на реакторе, но мало кому известно, чем это чревато для Киева.

Я, сопливый младшеклассник в отутюженной школьной форме, белой рубашке и пионерском галстуке вместе с матерью и отцом стою на левом крыле правительственной трибуны. Внизу мимо нас гомонящей безликой рекой течет праздничная толпа.

Мать позавчера возвратилась из Припяти, где она как инструктор облоно участвовала в эвакуации школьников, а в семье серьезных вещей от меня не скрывали. Мне десятилетку, который клеил модели танков и истребителей, до дыр зачитывал «Книгу будущих командиров» и постигал азы правильного падения в армейской секции самбо, отец как взрослому объяснил языком военного доклада, что происходит на самом деле, и даже показал на карте примерную форму смертельного радиоактивного облака…

Первый секретарь Украины, Владимир Васильевич Щербицкий, чтобы не допустить неуправляемой паники, принял решение всё же провести демонстрацию. Рядом с ним на трибуне жена, дети и внуки. Отец и Щербицкий время от времени обмениваются мрачными взглядами единомышленников.

Отцу идет генеральская форма. Он строг и подтянут. В византийском хитросплетении советской правящей системы Сергей Андреевич Верещагин занимал незаметный, но важный пост. Числился заместителем начальника какого-то хитрого управления штаба округа. Однако «по партийной линии» работал в аппарате ЦК и кабинет имел в здании на улице тогдашней Орджоникидзе, нынешней Банковой, где вольготно расположился центральный комитет Украины. Насколько я понимаю теперь, он был «направленцем» командующего округом в республиканских партийных органах.

Отца уважал Щербицкий, что позволяло военному и партийному руководству решать очень много разнообразных задач, не прибегая к посредничеству Москвы. Но это было уже потом…

В восемьдесят девятом похоронили мать. Диагноз — лейкемия, облучилась в Припяти, когда вывозила детей. Отец разом постарел лет на десять. Теперь когда по телевизору показывают скандирующие толпы с плакатами «Хай живе КПРС на Чорнобильскiй АЕС!», по лицу его проходит судорога неутихающей боли. С мирным атомом у нас свои счеты.

Об отставке Щербицкого узнаем тоже по телевизору. Отец почти не бывает дома, он курирует вывоз из Украины в Россию ядерных боеприпасов. Двухкомнатную квартиру на улице Октябрьской революции, но кабинета в ЦК у отца теперь нет. Он готовит документы на увольнение.

Семнадцатого февраля девяностого года Щербицкий и еще несколько человек (в число которых был включен и отец), должны были давать показания в Верховной Раде по «преступным действиям во время чернобыльской катастрофы». Шестнадцатого умер Щербицкий. Восемнадцатого застрелился отец.

Это было воскресенье, и до двух часов дня я был в зале, на тренировке. Мы готовились к соревнованиям, выкладывались по полной, возвращался я чуть живой, так что не сразу и понял, почему дверь нараспашку, а квартира полна совершенно чужих людей. Опомнися только после того как меня вытащили из комнаты, где я увидел тело, упавшее грудью на большой письменный стол, лужу крови на каких-то бумагах, и зажатый в руке ТТ.