Год Ворона

- Что это значит, Виктор? - задает глупейший вопрос малохольный поклонник Джека Райана

- Это значит, что они ее где-нибудь взорвут.

- Оу, факкинг щиит! - переходит на родимые ругательства американец. - Что же делать, Виктор? И почему они так со мной? Бастардс...

Признаться, больше всего мне сейчас хочется недоуменно почесать репу и развести руками. Не в ответ Жужику, а констатируя упадок нравов и профессионализма у мирового буржуинства. Мне было как-то естественно наблюдать, как потихоньку снижается планка мастерства разной спецуры после гибели СССР. И у нас, и в России - что-то сам видел, об ином слышал от не склонных к пустой болтовне людей. Но то, что процесс этот - как улица с двусторонним движением - как-то не думал. А теперь вот сидит передо мной этакий оболтус, на фаст-фуде взрощенный, кока-колой выпоенный, на своего Райана молящийся. И, кажется, сейчас совершенно искренне заплачет от того, что его, сиротинушку, не бочкой варенья и корзиной печенья отоварили, а чуть не убили злые супостаты - это же нечестно! В книгах так не бывает!

И ведь Жужик уже спровадил на тот свет бедолагу Сербина, но придурковатым дитем быть не перестал ни на мизинец. В общем, это даже хорошо, меньше проблем с допросо-вербовкой , что все больше походит на застолье с винным зелием. И все равно - диковато как-то.

- Тебя предали, Алан Беркович! - кричу я почти в голос, но все-таки осторожно, памятуя о соседях. Нам только визита участкового не хватате для полного пиздеца. - Предали! И тот, кто это сделал, гораздо выше твоего шефа-резидента и даже самого директора!

- Оу, билять... - проявляя неожиданное знание тонкостей русского языка, с нечеловеческой тоской воет Беркович, обхватывает ладонями голову и начинает опасно раскачиваться на табуретке. Впрочем, мойка в этой квартире без выступающих углов, поэтому башку вряд ли проломит, даже если звезданется.

- У тебя есть два варианта, Алан! Или сбежать в Сибирь и до конца жизни обитать в тайге, - при слове "Сибирь" моего собеседника передергивает, надо было еще GULAG помянуть... - Или же помочь мне и моей организации принять меры, чтобы остановить твоих бывших коллег!

Услышав про "организацию", удивленная Мила пытается что-то вякнуть, но, напоровшись на мой взгляд, поспешно затыкается. И слава богу, нехай лучше думает, что в Русе я старательно внедрялся, а не стремительно спивался...

- Смотри, Алан, - продолжаю я. - Ты же, можно сказать, второй раз родился. А что это значит?

Беркович смотрит с таким видом, будто ожидает ответа на вопрос о смысле жизни.

- А это значит, что тебе дали второй шанс! Считай, что вся жизнь до этого была лишь черновиком, а сегодня у тебя появляется шанс переписать ее начисто, лошара ты пидносская!

Алан пораженно пялится, застыв с вилкой в руке. Осторожно отбираю вилку, кладу на стол.

- Виктор, а твоя организация может обеспечить мою безопасность? - задает Жужик неожиданный вопрос.

- Враги везде, Беркович, - внушительно отвечаю. - В такой обстановке верить нельзя никому, даже себе. Мне можно.

В цитату Жужик не врубается, но кивает.

- Да, я отлично понимаю, что никаких гарантий в столь сложной обстановке давать не следует! - он трясет указательным пальцем и с неожиданно пафосным видом заканчивает, - вот если бы ты пообещал мне все и сразу, я бы тебе не поверил! - и пьяно хихикает.

Я молчу.

Текила "Текила" закончилась. Стою перед трудным выбором. Или ложиться спать, или отправлять несовершеннолетнего гонца женского полу в ближайший ларек за новым пузырем. Долго колеблюсь, но выбираю первый вариант. К явному облегчению Милы, которое она и не пытается скрыть.

Заканчиваем посиделки крепким чаем. Налив напоследок еще по кружке, перебираемся под телевизор.

Главная тема новостей - по-прежнему Руса. К концу дня появились версии о поджоге подрядчиками для сокрытия недостачи и о разборках преступных группировок. Командирским произволом, сразу же перед блоком спортивных новостей, приказываю вырубать ящик и готовиться ко сну.

Преодолев соблазн остаться в одной комнате с Милой, разрабатываю новую диспозицию. Вернее, закрепляю сложившуюся еще с утра. Пигалица в зале, Беркович на кровати, в комнате. Себя же, проклиная ту долбанную шабашку на кладбище, что довела до жизни такой, размещаюсь на раскладном кресле-кровати, перегородив выход из комнаты Жужика. Американец, несмотря на явное согласие на сотрудничество, пока что имел статус военнопленного, а стало быть, вполне мог среди ночи что-нибудь нафантазировать и учудить. Вскоре в квартире наступает тишина, которую изредка прерывает тревожное бормотание - бесстрашный агент ЦРУ зовет во сне маму.

Убедившись, что команда "отбой!" в расположении выполнена всем личным составом, выбираюсь на кухню покурить. Возвращаясь назад, заглядываю в туалет и, выходя оттуда, нос к носу сталкиваюсь с Милой.