Недельное “круговое” путешествие с Н. Перво-наперво — в Ярославль. Муравьиная египетская стройка — к будущегодному тысячелетию. Освоение “бабок” — зачем-то раскопали всю стрелку и — что уж совсем гадко — под предлогом укрепления — на десяток метров расширили нижний променад: погубили место интимных провинциальных прогулок, лирика отлетела, скромный губернский дух отлетел.
Ужин у Владыки. Пили водку, ели овощи и постную похлебку — в его палатах, там же и ночевали (говорили о службе Патриарха в Севастополе и т. п.). Пригласил Кирилл завтрашним утром:
— На Бабайки.
В Николо-Бабаевском монастыре в лесах на берегу Волги — ближе к Костроме, чем к Ярославлю. Там скончался преп. Игнатий (Брянчанинов). Руины в лесах. Крестным ходом — на волжский берег. Струг под желтыми парусами на водной зыби — икону Николая Угодника на нем держали попеременно два трудника-молодца. Потом — общая трапеза, кто в теньке, а кто и на солнцепеке.
Подарил Владыке “Новый мир”, № 5. Он мне на др. утро в Николо-Бабаевском:
— Какие-то грустные у вас на этот раз стихи, всю ночь не спал, проворочался.
В Рыбинске посадили мэра (инспирировали взятку); в преддверии новых выборов приезжал Жириновский — бросал гудящей толпе с крыльца пятисотрублевые купюры. А “Единая Россия” берет “полевыми кухнями”: котлета, макароны, компот. “Народовластные” выборы нового мэра — осенью.
На Волге — у ребят и девчонок пиво, мат, мусор, выжрут и за собою не убирают.
Панихида на маминой и бабушкиной могиле.
В четверг, 13-го — в Пошехонье.
На могиле Зои Горюновой. Говорила: “Жалко, Ю. М. про Пушкина речь не успею посмотреть („Имя Россия”) — умру (в прошлом ноябре)”. А через 4 месяца помер в пошехонской больнице и ее муж Ник. Ник. Вечером в палате говорил мужикам: “Зоя зовет”. И — не проснулся.
Потом ночевали в “буржуазной резервации” “Мышкино подворье” — отель в коттеджах. Чистые пары, лет 30—40 — все аккуратно, ухожено, кто это? Менеджеры “среднего звена”, что ли? Ужинали жареной рыбой на открытой террасе — комаров благо уже не было. По Волге изредка шли корабли, баржи. Родная глазам картина…
В “Мышкином подворье” на доске Объявление:
Экскурсия в деревню Кирьяново.
Приглашаем в сельскую глубинку!
Если вы хотите понять душу русской деревни, почувствовать
дух сельской школы — приезжайте к нам!
В школьном музее вы увидите более двухсот экспонатов,
собранных учениками разных лет:
деньги (бумажные и медные) 18, 19, 20 веков;
пионерскую атрибутику;
редкое литературное издание “Гавриилиады” А. С. Пушкина
и многое другое.
Полтора дня у Сарабьяновых. Хороший вчерашний вечер за копченой рыбкой, привезенной нами из Пошехонья. Никоновские рассказы — байки о встречах с Хрущёвым. Стопка свежих стихов старика Сарабьянова.
— Да у вас, я смотрю, настоящее возрождение…
— Да нет уж, скорей маньеризм…
У Сарабьяновых — том рассказов Астафьева. Перечитал его рассказ конца 80-х “Людочка”, и повеяло “чернухой” тех лет. (Двухстраничное описание, например, сточной канавы.)
Позже он оправился и написал славного “Веселого солдата”, к примеру.
18 августа, вторник.
Кто бы мог подумать, что Великая Отечественная война не отойдет в трагическую область истории, а и после падения коммунизма будет оставаться злободневной идеологической темой? Создана, кажется, даже спец. комиссия по борьбе с очернением подвига нашего народа в В. О. войне. Недавно среди многих верных попреков украинскому дурынде-президенту (ставленнику заокеанского госдепа) был и тот, что теперь на Украине трактуют войну как схватку тоталит. монстров. А как же еще? Так понимали ее, например, и Бунин, и Солженицын, и Астафьев. Так что ж — и их… Издают “ГУЛАГ”, всячески “отдают дань” А. И., но, видимо, не читают. Держатся за “бессмертный подвиг народа” как за спас. соломинку. Подвиг — был. Героизм — был. Но и схватка монстров — была. (Кстати, тот же А. И. напрасно заговорил об этом в “Как нам обустроить Россию”, тогда этого вместить массы еще не могли и “нельзя объять необъятное”. Это только отшатнуло — не привлекло.) Сталинские полководцы делали из войны — бойню для наших солдат. И продляли жизнь коммунизму. А теперь смершевцы — герои телеэкрана.
Знаю по себе: у меня на “Имя Россия” язык коснел — говорить о войне правду. Такая вот общественно-идеолог. атмосфера.
Замечательно законспектированная речь Хрущёва (8.III.1963) у Солженицына в “Телёнке”: “Или в Сухуми один раз говорит мне и Микояну: „Я — пропащий человек, я никому не верю и сам себе не верю”. Оставляет Микояна на своей даче: „Не уезжай”. Потом меня позовёт: „Поди спроси у Микояна — что у него, своей дачи нет, чего сидит?” Я не любил к нему на дачу ездить: напоят, накачают вином. <…> Отговорюсь. Опять Поскрёбышев звонит: „Вы уже выехали? А товарищ Сталин ждёт”. Так и представляю — Сталин рядом с ним стоит, приходится ехать. Обычно за руку не здороваемся — так гигиеничнее. Пришел я, сел к столу. Сталин нахмурился: „Вас кто звал?” <…> Да это был сумасшедший на троне…” (А. Солженицын, “Бодался телёнок с дубом”. М., 1996, стр. 82).