Год зеро

— Я сама вначале так думала. Вы сказали, речь идет всего лишь о телевидении. Только это стало чем-то большим. Люди ждут: вот-вот что-то произойдет. Надеются, что на вашем дворе их поджидает некий ответ. И что его дадите вы.

Натан Ли мог по-разному отреагировать на ее слова. Он решил не усложнять.

— Разгадку эпидемии чумы? Особых надежд не питаю, — сказал он. — Просто продолжаю искать. А вдруг они что-то знают? Но скорее нет…

— Вы о клонах? Да что они могут рассказать нам о чуме? Они всего лишь очередной тупик. И вы это понимаете не хуже меня.

Натан Ли откинул голову назад. Да, он сам это подозревал. Ни один из клонов как будто ничего не знал о болезни, которая две тысячи лет назад чумой и не была. Анализы их крови наводили на мысль о связи с какой-то ранней формой вируса Корфу, но это, вероятно, был слабый, побочный штамм, который мутировал вдоль Дороги специй. Эта дрянь, что выскочила из реликвии на Корфу, скорее всего, произросла на безопасном расстоянии от Святых земель. Исследователи верно определили эру, но ошиблись с резервуаром[68]. Это была не Голгофа.

— Что дальше? — спросил Натан Ли.

Выше голову, велел он себе. Глядеть в оба. Кавендиш произнес свое веское слово, и теперь Натан Ли приговорен. Он попытался представить: куда можно деваться отсюда. Не все дороги теперь ведут в Лос-Аламос. И какую выбирать, куда идти? Он почувствовал себя раздавленным и вялым. Момент упущен.

— Я задержала исполнение приказа о депортации, — пояснила Миранда.

Он выдохнул.

— А это в вашей власти?

— Шоу должно продолжаться, — ответила она. — Вы нужны мне.

— Вы хотите, чтобы я работал с клонами и дальше? Но вы же пару минут назад сказали, что они — тупик.

— Если взглянуть на карту мира, Лос-Аламос тоже тупик. И тем не менее он наша последняя, самая большая надежда. А вы помогаете всем нам держаться вместе. На пути к свету.

«К свету, — вдруг понял он. — На волю. Из темени подземного мира ее отца». Вот зачем он ей нужен. Не с Кавендишем она борется, а с отцом. Хотя это казалось несколько странным: использовать одного отца для противостояния с другим.

Клоны набирались сил. Их детский жирок растаял. Они пробовали свои мускулы. Соревновались в беге. Делали стойки на руках. Обняв друг друга за плечи, танцевали и пели. Состязаясь в борьбе на жестком асфальте, понаставили себе синяков и кровавых ссадин, но остались очень довольны.

Пришла осень, а с ней и холода. Костер сделался для них центром притяжения. Каждую ночь капитан заставлял охранников приносить все больше дров. А утром пленники выходили во двор — пламя уже весело потрескивало — и принимались за оставленные со вчерашнего дня дела.

На четвертой неделе Натан Ли немного подкорректировал свой образ. Его арамейский улучшался с каждым днем. Он продолжал играть роль странника с гор к северу от Вавилона, но теперь еще стал у них писцом. Как волшебник, он продемонстрировал им ручку и чистые листы бумаги. Это был искусный трюк. В один прием Нафанаил стал для них тем, кем был на самом деле, — их «автором-призраком»[69].

Клоны верили, что с его помощью им удастся поддерживать связь с семьями и родными деревнями. Тот факт, что Натан Ли писал их послания на каком-то своем языке, пользуясь странным алфавитом, был не более ошеломляющим, чем его ручка с неиссякаемыми чернилами. Но они верили: он знает, что делает.

Больше не было нужды подыскивать удобный момент для беседы с клонами. Теперь они сами выстраивались к нему в очередь, чтобы излить свои мысли и чаяния. Иззи переводил, Натан Ли писал, а камеры фиксировали все это на пленку.

Клоны мыслили абсолютно здраво. Они знали, что умерли, но в их представлении с тех пор минуло всего год-два. Скучали по своим родным. Волновались, как зреет урожай, как нагуливает жирок их скот, как растут детишки. Те, кого убили во время разрушения Иерусалима, мучились думами о судьбе своих любимых.

— Крепитесь, мы скоро воссоединимся, — диктовали они Натану Ли.

Каждый пытался по-своему описать этот удивительный край их загробной жизни. Они называли его «Шеол», или «Тофет», или «Геенна». Никто даже не вспоминал о Египте с железными стенами и бронзовым небом. Для них это было местом, где они отбывали наказание, рассчитывая получить вознаграждение в будущем. Это обстоятельство они особо подчеркивали. Небо здесь такое синее, восторгались они. Барашки жирные. Лес шлет им сладкий аромат хвои. Настанет день — стены падут, уверяли они. С каждым днем будет лучше. В любую минуту они ждали встречи со своими близкими.

25 ЛОШАДЬ

Октябрь

— Шестьдесят три градуса по Фаренгейту, — сообщил Натан Ли девочке, когда они выбрались на Ист-Хемес-роуд. — Ветер западный, переходящий в юго-западный, пять миль в час. Гляди: ни облачка. Сегодня у нас все получится.

Он запел: «Я веду мою машинку, рядом милая моя…»