Год жизни

Ходить на собрания горняки «Крайнего» не любили. Были они не часты, но все на один манер, и большого толку от них не замечалось. Разговоры оставались разговорами, а жизнь текла на прииске по-прежнему. Предложения рабочих хоронились в пыльных протоколах.

Нехотя собирались и на это производственное совещание. Ветер трепал на двери клуба обрывки объявления, силился сорвать красный флаг, гремел жестяной вывеской. У входа в клуб курила небольшая кучка горняков. Подняв воротники, они повернулись спиной к ветру и перекидывались ленивыми замечаниями:

— Опять говорильня часа на три, язви ее!..

— Не меньше.

— Зато хоть при свете посидим.

— Это верно. Худо стало без света. И когда только динаму привезут?

— Так что, будет совещание ай нет? Народу-то не густо. Или и нам разбегаться? Начало-то объявила в семь,, а сейчас близко к восьми.

Как будто в ответ, из дверей выскочил заведующий клубом, без шапки, в легком пиджачке, заплясал, завертелся на морозном ветру.

— Заходите, товарищи. Совещание начинается.

— Пошли, что ли, Семен?

— Пойдем, братка, пострадаем.

Как всегда, о работе прииска докладывал Крутов. Твердый воротник кителя подпирал его тугие толстые щеки. Подернутый пеплом ежик волос упрямо щетинился, когда Игнат Петрович приглаживал его рукой.

— До каких пор будем в обозе плестись? Или разучились сибирскую землицу ковырять? — закончил риторическим вопросом Крутов.— Называемся внекатегорийным прииском, а даем торфов и песков меньше «Медвежьего»! Стыдно на радиоперекличке отзываться!

Горняки угрюмо молчали. Крутов обвел всех прицельным взглядом. Из-под морщинистых век выглянули голубые глаза.

— Пусть не думают командиры производства, что Крутову покажут кузькину мать, загонят куда Макар телят не гонял, а они будут беленькими ходить. И с них стружку снимут. За план мы все в ответе.

После доклада Норкин, который вел совещание, долго безрезультатно взывал:

— Кто хочет выступить? Товарищи, кому дать слово?

Пока длился доклад, подошло еще много горняков.

Зал наполнился. Но все отмалчивались, пряча глаза, избегая встретиться взглядом с Норкиным. Крутову надоело молчание.

— Охапкин!

— Я! — поспешно вскочил начальник второго участка.

— Иди расскажи людям,— властно бросил Крутов,— почему план по пескам заваливаешь.

Спотыкаясь о протянутые ноги, Охапкин выбрался к трибуне.

— Товарищи горняки, Игнат Петрович обрисовал нам положение. Положение трудное. Но я считаю, надо смело подходить к трудностям. Равносильно добыча песков...

Охапкин начал сумбурно и длинно рассказывать о том, что ночью конвейеры в шахтах подолгу стоят, потому что сменные мастера спят, потом перескочил на вскрышу торфов и заговорил о каком-то болте, который никак не удосужатся выточить механические мастерские. Крутов досадливо махнул рукой. Приняв это за сигнал, Охапкин с готовностью оставил трибуну. Стало тихо. Норкин пошарил глазами по рядам и обрадованно объявил:

— Слово имеет товарищ Шатров!

Алексей давно готовился к этому совещанию. Обдумывая снова и снова свой памятный разговор с начальником прииска, он натолкнулся однажды на мысль, которая поразила его своей простотой. Ну хорошо, он не встретил поддержки, больше того — получил отпор. Но разве можно из-за этого опускать руки? Кто мешает ему не с глазу на глаз, а во всеуслышание на ближайшем же собрании изложить свои взгляды? Почем знать, может быть, его поддержат и он не будет Аникой-воином, единоборствующим с Крутовым. Наконец, есть еще партийная организация. Правда, Арсланидзе убежден, что на партийном собрании Крутов провалит предложения Шатрова. И в самом деле — Норкин на поводу у Крутова. Он постарается повести собрание так, как это нужно Крутову. Ясно. Но еще вопрос, что скажут коммунисты. Они могут решить по-своему, поддержать Шатрова.

Укрепившись в этой мысли, Шатров исподволь начал готовиться к совещанию. Раздобыл в плановом отделе сведения о работе автотранспорта, экскаваторного парка. Обошел общежития на других участках. Попросил Смоленского обследовать силами комсомольцев пекарню, столовую, магазины. Записал предложения и жалобы рабочих.

К началу производственного совещания Шатров опоздал. В пустом фойе клуба к нему подошел Лаврухин:

— Можно вас на минуточку, Алексей Степаныч?

С того дня, как Шатров выгнал Лаврухина из шахты, тот избегал попадаться на глаза начальнику участка. Удивленный Шатров недовольно приостановился.

— Говорите, только скореє. Я и так опоздал на совещание.

— Алексей Степаныч, я... словом, я был не прав,— удрученно сказал Лаврухин, опуская красные глаза.— Выпивши был, погорячился, надерзил вам. Больше этого не повторится. Я свою ошибку осознал. Постараюсь ее загладить. Простите меня!

Лаврухин вытащил платок, трубно высморкался и остался стоять с поникшей головой. «Клюнет или нет? Он через свою бабу опять в силу входит. Как бы не шугнул меня начисто».

Шатров зорко глянул на Лаврухина, плотно сжал губы.

— Посмотрю, как вы будете работать... А заверений мне не нужно.